где-то спрятан?.. – В голосе Никодимыча уверенности не было ни капли.
– Зачем? – спросил Жорик. – Шизикам мультики показывать? А что тогда с записями, которые исчезают? Кстати, о записях. Помнишь, когда эту, – Арина поспешно закрыла глаза, – каталепсичку сюда заселили, Хелена распорядилась установить в палате камеру наблюдения. Типа, девица совсем ку-ку, за ней особый надзор нужен. Так вот камеру пришлось демонтировать, потому что она все время глючила. Теперь я думаю, что это неспроста.
– Погоди-ка. – Арина услышала приближающиеся шаркающие шаги. – А что это у нее с кожей? – Взгляд у Никодимыча был не таким тяжелым и назойливым, как у Жорика. Взгляд этот можно было выдержать. Особенно с закрытыми глазами. – Вся в каких-то трещинах…
– Хелена сказала, что это аллергия. Типа, на лекарства. Ей лекарств этих знаешь сколько ввели, пока угомонили.
– А чего ее успокаивать? Сам же говорил, что она тихушница. А тут, смотрю, еще и привязали.
Скрипнула половица, брякнули прикрепленные к ремню инструменты: Никодимыч вернулся к окну.
– Была тихушницей, а потом словно взбесилась. Я начало концерта не застал, мне Лидка потом рассказала. Гроза сегодня какая была, а? Громыхало так, что собственный голос не услышишь. Вот и Лидка не сразу услышала, что с каталепсичкой что-то не то.
– Сам-то где был?
– Пробки вкручивал. Грозой пробки повыбивало. Лидка говорит, сначала стекло зазвенело, а потом девчонка завизжала, точно ее черти рвут. Лидка бросилась в палату, а тут вот такой тарарам: стекло выдавлено, девчонка визжит и в корчах бьется, а на коже ее выступает кровавая роса, как будто кровь у нее через шкуру выдавливают. Так Лидка сказала, но я думаю, это ей просто с перепугу показалось. Потому что когда я в палату прибежал, крови никакой не было, ни капельки. Только кожа у нее была вот такая. Нет, хуже. Сейчас она уже огурчик против того, какой была.
Да уж, огурчик… Огурчик, который протерли через сито. Но выжила! Как бы то ни было, несмотря ни на что.
– А Хелена сказала, что аллергия. Может, и аллергия, врачам виднее.
– А привязали зачем?
– Хелена велела, чтобы не покалечилась. Была тихой, стала буйной.
– Сейчас вроде нормальная, спит.
– Спит, потому что получила лошадиную дозу успокоительного. Тут любой вырубится.
Она не любой, лошадиные дозы на нее не действуют. Почти не действуют. Но знать об этом никому не нужно. По крайней мере, до тех пор, пока она не разберется, что происходит и как она оказалась в клинике для умалишенных.
Арину оставили в покое только к ночи. Приходила Хелена, разглядывала, ощупывала, заглядывала в глаза, задавала вопросы. От ее прикосновений холод растекался по всему телу, выстуживал позвоночник, рождал пупырышки дрожи на коже, заставлял отстраняться и молчать. Она еще не готова отвечать на вопросы. Ей бы самой получить ответы. Интуиция или черная ведьмакова кровь нашептывали – молчи, еще не время! Сил тоже не было. «Лошадиная доза», которую по приказу Хелены повторили ближе к вечеру, не лишала рассудка, но совершенно обессиливала.
Наверное,
