Тётя Люба у него была любимая дочка, старшая, а моя мама – нелюбимая и всегда считалась непутёвой. А потом, когда тётя Люба родила вне брака, так мою маму стали ещё больше ненавидеть. Отец-то мой – классный мужик, вы все его знаете, хоккеист, и нас с мамой любит, ну и вообще он молодец в любой работе, так ещё и силач.
– Да, да, это да, – кивнула Стася.
– Ну вот. Дедушка спорт недолюбливал, там у него существовали разные теории насчёт главных и второстепенных занятий в жизни, разные там раскладки насчёт самой жизни, не в этом суть. В общем, мы с родителями были как бы не дети, а пасынки. А семья тёти Любы – настоящие любимые дети и внуки. Не знаю – если пасынки и падчерицы, то, наверное, внуки будут падвнучки и пасвнуки?
– Мне «пас» больше по душе, – улыбнулась Инесса и почувствовала, что покраснела.
– Вот! По душе! Вот душа – самая мука. И происходит, короче, по весне такой случай. Жуткий, я хочу сказать, случай, просто трагедия кошмарная. Кошмарик, и всё такое прочее, все хоррор-слова в одном мешке-предложении. Нам было по десять лет, мне, то есть, и Макарию, мы пошли гулять. А надо сказать, что гулял Макарий много, почти целый день гулял, когда погода норм. Я тоже с Макарием гулял, когда школы нет и секции по гандболу.
– Гандбол? – переспросилаИнесса.
– В Шайбе все на хоккее помешаны, в мамином городе – на гандболе. Макарий не занимался гандболом, его бабушка водила на хор, ну считалось, что для хорошей семьи престижнее музыкалка, а меня пихнули, куда смогли пристроить, чтоб не мешал. Ну и мы с Макарием не часто, но вместе гуляли. Дед, чем дряхлее становился, тем больше не выносил, когда мы с Макарием находились дома. Он любил «старшенького внучка» – Корней заблеял старчески, – Артёма, он с ним занимался, Артём тогда готовился к ЕГЭ, и Артём реально был умный, знал два языка. Дед с ним занимался, и ещё до кучи два деда, его друзья, приходили заниматься. В общем, днём по выходным квартира, то есть зала деда, становилась классом для Артёма, в последний год перед ЕГЭ – ежедневным классом. А мы мешали, даже если тихо сидели по своим комнатам, дед реально из-за нас стал параноиком, начинал нервничать, что мы можем «чего-нибудь втихую натворить». А мы могли. Особенно Макарий. Он капризный, всё ему дай-подай. Всегда, когда Макарий канючил, а я был рядом, ругали так: не канючьте, не просите, и так далее – во множественном числе. Я ничего не просил и не канючил, но всегда, вроде мы вместе. И вот, значит, как обычно нас выгнали по весне на улицу. Я пошёл на тренировку, а Макарий остался гулять. Там ещё на улице ребята гуляли. Солнце припекает, февраль, или март – то ли двадцать третье февраля, то ли восьмое марта приближалось. И все ждали праздничных выходных. Кроме нас с Макарием. Для нас праздники – сплошное мучение. Выходные с дедом – аттракцион ещё тот. Обязательно что-нибудь случалось. Макарий оказывался в ненужном месте в ненужное время, и нам двоим выговаривали, чтобы мы убрались, пока нам не вздули ремня. На самом деле, дед всего лишь угрожал, пугал, он нас и пальцем не трогал. Бил нас Артём, причём без предупреждения,
