кричали в рупор о том, что за буйки плавать запрещено, с волнорезов нырять тоже запрещается и чтобы зеленая шапочка гребла к берегу, иначе за ней вышлют лодку, и ей придется платить штраф. На пляж спустилась мороженица с тяжелым ящиком-холодильником, висевшим у нее на шее, бегали, суетились фотографы, жизнь пляжа шла своим чередом.
Ведро быстро опустело. Григорий удивился быстроте распродажи, он не прочь бы еще пару раз искупаться. Забрав ведро и деньги, он быстро побежал за новой партией, обещав вернуться часа через полтора.
– Мороженого хочешь? – Сашка бросил в воду камень.
– Нет, оно сейчас мягкое, больше по рукам растечется. Сколько мы сегодня заработали, прикинул?
– Давай вместе, – Сашка стал загибать пальцы: за открытки тридцать долларов – раз, да за кукурузу гривень сорок, и сейчас отец еще притащит ведерко.
– Нормально! – протянул Данил. – Я хочу себе куртку купить на свои деньги.
Глава 5
Они вернулись на пирс, вытянувшись на прежнем месте. Солнце разморило, Данилу не хотелось ни двигаться, ни говорить, глаза, смотревшие на искрящуюся воду, слипались, им в этом помогал шум пляжа.
– Загораем, шпана! – выводя ребят из дремоты, послышался скрипучий голос. – Слышал, какая у вас торговля бойкая шла. А деньги где?
– А тебе что? – поднялся на локти Данил.
– Ты еще гавкать, щенок, будешь? – парень склонился над мальчиком. – Это моя территория, и ты мне за нее платить обязан. – Он выпрямился во весь рост, чтобы дети могли лучше рассмотреть, с кем имеют дело, посмотрел вдаль.
– Да ты что? – засмеялся Данил.
– Кто ты вообще такой?
– Сейчас я отверну твою красивую голову, и дружок твой признает во мне хозяина, – он надвинулся на мальчика. Данил не спускал с него глаз, а когда парень оказался совсем близко и, нагнувшись, протянул руку к лицу Данила, тот, крутнувшись на месте, подняв ноги вверх, резким толчком нанес парню удар в живот, тот, хрюкнув, перелетел через Данила, упав в воду, при этом, вероятно, больно ударившись. Данил проследил взглядом за его падением.
– А щенок-то еще и кусается! – раздался голос сзади. Ребята не оглядывались, знали, кому принадлежит этот скрипучий, точно ему в горле что – то мешало, голос. Данилу всегда хотелось откашляться за говорившего. – Обучен, обучен, щенок, молодцом! – в волосы Данила впились тонкие пальцы. Такие руки, дожно быть, имеют пианисты. Пальцы тонкие, длинные, кисть красивая с ухоженными, чуть подкрашенными ногтями. Это, пожалуй, и все, что есть красивого в человеке, схватившем Данила за волосы. Мальчик повернулся к говорившему. Они смотрели друг другу в глаза.
– Хорошо, паршивец, – отпуская Данила, произнес Гоша, прищуря большие, темные глаза. Очень неприятно смотреть ему в глаза, они у него не то что большие, они на выкате, и казалось, что веки не смогут их удержать, стоит только Гоше наклониться и глаза выпадут. Большой горбатый нос прикрыт белым клочком бумаги, усики над тонкими губами напоминали черный шнурок. Наверное, поэтому
