расположился в узком проходе возле первого ряда. Так он чувствовал себя ближе к читателям и мог без зазрения совести называть мероприятие встречей, а не выступлением.
Публика приняла необычную инициативу с восторгом и радостно зашевелилась, когда Айзек оказался лицом к лицу с читателями. Он крайне редко соглашался на подобные мероприятия, всегда зевал на пресс-конференциях, вечно увиливал от телевизионных интервью и всячески отгораживался от любых возможностей сделать свое лицо более узнаваемым. В те необыкновенные, полные сюрпризов времена, когда Айзек писал трилогию-антиутопию, он считал непозволительным не отвечать на письма и вопросы читателей. Порой даже устраивал закрытые, без журналистов, вечера, посвященные обсуждению его книг только с истинными поклонниками серии. Однако последняя, четвертая книга Айзека вызвала куда больше вопросов, чем сама трилогия, прославившая псевдоним Бладборна на весь мир. Новое творение, отходящее от продуманного, концептуального, слаженного и, что всего важнее для издательств, монетизированного мира, явилось мощным тектоническим движением под толщей океана читающего общества и породило гигантское цунами самых противоречивых мнений, несуразных догадок, домыслов, слухов, нелепых теорий и редких попаданий в истину, по-партизански скрывающуюся в строках произведения.
Айзек не ведал робости в делах, требовавших от него первого слова. Ему не составляло труда произнести пламенную речь перед внушительным собранием где угодно: на официальных галстучных праздниках, на стерильных деловых съездах, на свадьбах едва знакомых людей, на конференциях, в темах которых он не разбирался, на художественных выставках, где он также ничего не понимал. Легкость эта происходила от равнодушия. Писателя не волновал эффект самого выступления, он всего лишь наслаждался процессом и звуком своего голоса, усиленного мощными динамиками. Сейчас же случай был совершенно иного уровня. Он нервничал, как перед судом, обвинявшем его в уголовном преступлении. Эти люди, его любимые читатели, произносящие имя Айзека Бладборна чаще, чем его близкие, обвинят оратора, когда все закончится. Другого финала нельзя ожидать. Улыбки сменятся отвращением. Аплодисменты – криками осуждения. Результат известен наперед, и Айзека он волновал как никогда ранее. Что же сказать? Как начать? Вступительная речь не подготовлена, а генератор спонтанных решений словно забыли подключить. В голове гудит штормовой ветер – и ни одной меткой фразы.
– Воскресенье – отличный день для того, чтобы поваляться дома. Не знаю, как вас, а меня только что терзал неудержимый соблазн развернуться перед входом и поехать обратно домой. Возможно, вам страшновато задавать вопросы в присутствии такого количества людей. Уверяю, мне страшно не меньше вашего, ведь я должен на них отвечать. Прошу вас, дайте мне фору. Начните первыми, не смущайтесь.
С десяток рук в первом ряду, будто по сигнальному выстрелу, тут же взметнулись вверх.
– Мистер Бладборн, ваши предыдущие произведения имели отличительный
