добычу, но Поль со временем приноровился и научился превосходно справляться с этим сам. Мадлен же в это время отправлялась пройтись по улице, что, впрочем, Поля даже устраивало. Он считал, что за готовкой его ничто не будет отвлекать от мыслей о новом рассказе. И действительно, каждый раз Поль совершенно искренне и с немалым удовольствием принимался обдумывать повороты сюжета и строить диалоги героев. Но каждый раз как-то так получалось, что мысль его сама собою уползала в сторону. И через некоторое время Поль с изумлением замечал, что с не меньшим удовольствием обдумывает он уже не рассказ, а их с Мадлен поездку в Швейцарию два года назад. Или свою встречу в библиотеке с молоденькой и хорошенькой любительницей поэзии. Или новые приёмы охоты на голубей – на эти рельсы поезд его мыслей съезжал чаще всего, что, впрочем, было совершенно неудивительно. Надо заметить, что все прожекты Поля по улучшению методов всегда разбивались о какую-нибудь мелочь, которыми наша реальность, в отличие от фантазий, изрядно переполнена.
Такой охоте научил Поля один знакомый художник, который сейчас уже уехал из Франции. Звали его Томасом Хадсоном и был он правильным, вообще-то, человеком. Ну, если не считать его голубиной охоты и дружбы с одним неприятным писателем. Впрочем, и сам Поль хоть и не дружил с тем писателем, но знаком с ним был очень хорошо. Знакомство это было давним, ещё по Италии, где О’Брайен, выпускавший литературный альманах, заменил его рассказом рассказ Поля Вандаля на том совершенно резонном (но тем не менее обидном) основании, что рассказ Вандаля понравился ему меньше. Писатель тот был американцем и фамилия у него была «Хеммингей» (так, во всяком случае, значилось в альманахе у О’Брайена). Этот Хеммингей жил в одном доме с Хадсоном, на Нотр-Дам-де-Шан, номер тринадцать, как раз над лесопилкой. И вместе с Хадсоном часто бывал в кафе «Клозери-де-Лила», куда любил заглядывать и сам Вандаль – ему нравилось подолгу рассматривать через чуть затуманенное стекло окна статую маршала Нея, прятавшуюся через дорогу в тени деревьев. Но когда Хадсон уехал, Поль совершенно прекратил посещать это кафе. И в основном из-за Хеммингея, с которым ему хотелось видеться как можно реже, а лучше бы, конечно, не видеться вовсе.
Поля раздражала его показная манера писать прилюдно: карандаш, блокнот, стакан белого вина, рассеянный взгляд, не останавливающийся ни на чём, и вялые, неохотные, почти всегда невпопад, ответы. И вечное выражение недовольства на лице тем, что ему помешали писать.
Поль в кафе ходил отдыхать, а писать он предпочитал в библиотеке. То есть, он, конечно, предпочитал бы писать дома, будь там условия для этого. Но второй этаж наследницы аббатства Святой Женевьевы его вполне устраивал. Здесь было тихо, под рукой много книг, среди которых всегда можно было отыскать нужную, мягкий свет настольной лампы под зелёным абажуром… а стоимость читательского билета была многократно ниже ежедневных
