самый святой всемировой – радение о спасении; и таковой – один-единственный.
Для всех…
Навсегда…
Печаль…
Смотрю иной раз в зеркало – вижу… кого-то…
Кого когда-то на этом свете не было… кого когда-то на этом свете не будет…
Ведь это – правда.
Реальность!
Притом это правда, которая – прежде всего. Прежде всего.
Вот я заглянул в зеркало-то. А до этого мига меня в этом зеркале не было…
И так же я, родившись, заглянул в эту жизнь.
Меня, меня! – когда-то не было?.. когда-то не будет?..
Мне бы этом – прежде всего бы и думать! рассуждать! гадать! Ликовать или стенать.
Но – об этом я меньше всего думаю.
Это ли не странно?..
Единственное объяснение – уже, говорю, и есть: я во сне.
Единственное утешение – если утешение: я – видим, видимый… слышимый, осязаемый, обоняемый; пребываю в этой жизни – в видимой; на этом свете – на видимом.
И что меня – видят!
…Смотрю – теперь-то – в окно.
Одетые люди двигаются на двух своих, значит, нижних конечностях…
И – без тоски малости мира.
Впрочем, вон сцена у подъезда напротив… На легковой машине привезли старуху: с палкой, в пальтеце старинном коротком демисезонном клетчатом; в платке старомодном цветастом… Она – смотрит куда-то вверх, на какой-то, что теперь, напоследок, её, этаж… А все рядом – смотрят себе под ноги…
Всю жизнь я наблюдал, озадаченный, за старухами, за старушками – существами, прежде всего, загадочными.
Вон снеговая прядь из-под платка той старухи…
…С какого же дня это во мне – о малости-то мира?
–– Мама…
…Руки на коленях – и думал о значительности пространства. О приобретении пространства. О лишении пространства.
И об ответственности. Перед пространством.
На часы смотреть страшился.
Ведь они-то – теперь было понятно – как раз о пространстве!..
Ждал звука.
Хотел, чтоб он – раньше?.. Хотел, чтобы – позже?..
Тиканье тикало – и всё решало…
Губы высохли.
Чаю ещё попить стыдился… совестился
…С какой-то другой стороны – тоже, как и электрический, снаружи – на зрачки мои струился, брезжа… полупрозрачный, полувидимый… летний солнечный… зелёный, голубой… уютный, тёплый… свет, свет… В этом свете, как в сладком прозрачном сиропе, я – в коротких штанишках, в безрукавой рубашке и в большой кепке – тяну руку меж жердей соседского огорода, никак не могу дотянуться, царапая уже и плечо, к орешнику за орехами…
Я подвинулся встать. Но, опять же, счёл неуместным… хоть как-то, по поводу самого себя, двигаться.
В этом летнем зелёно-голубом уютном сладком свете… передо мною сейчас… залетали ещё и руки… знакомые, самые знакомые… умелые…
