примыкают ванные, к каждой – своя, и еще есть гостевой туалет, он в самом конце коридора. Гостиную вы уже видели, она же у нас столовая, а следующая дверь ведет в библиотеку… У хозяина огромное собрание книг, больше десяти тысяч томов, их начали собирать еще его родители, очень хорошие люди были… Видите? – Фаина распахнула дверь, и я действительно увидела просторную комнату, стены которой были сплошь заставлены книжными стеллажами. – Сейчас такое только в кино каком-нибудь старинном можно увидеть – библиотека в доме! Тут и кресла есть, чтобы читать, и освещение хорошее. И камин.
Книги и камин – это хорошо, но меня прежде всего интересовали окна и двери. Делая вид, что щупаю ткань на портьерах, я быстро оглядела оконную раму и подоконник: так, тройные «бронированные» стеклопакеты, герметичные, прочные, открываются только с внутренней стороны, наверху – датчик сигнализации. Двери были тоже, я заметила, качественной столярной работы: тяжелые, дубовые, в каждую врезан крепкий замок, который, впрочем, вряд ли использовался – кто же будет запираться от своих?
– Женечка, идем дальше?
Я кивнула.
– Это вот комната старшей дочери хозяина, Ирочки, – шепотом произнесла Фаина, взявшись за дверную ручку третьей комнаты, но не поворачивая ее. – Она у нас очень больная девочка, я думаю, Аркадий Эмильевич рассказал вам…
– Да, он рассказал.
– Да? Ну что ж, тогда вас вряд ли удивит… – чуть помявшись, она все-таки пропустила меня вперед.
Если бы я не знала точно, что нахожусь в квартире пусть необычного, но жилого дома, то приняла бы это место за больничную палату. И дело не только в специфичном запахе, который шибал в нос сразу же, как только вы перешагивали порог. С толку сбивала общая атмосфера.
Здесь стояла белая мебель, высились стойки капельниц, на прикроватном столике выстроился целый батальон бутылочек, мензурочек, флаконов, таблеток и порошков. А на самой кровати…
– Это Ирочка, – прошептала Фаина у меня за спиной. И всхлипнула.
Я никогда не видела до такой степени исхудавшего ребенка. На обтянутом серой кожей лице выделялись одни только глаза. Сейчас они смотрели на меня безучастно, как будто я была давно знакомым и уже поднадоевшим предметом меблировки. Тонкие сизые губы тоже не шевельнулись мне навстречу. Прикрытое простыней тельце, которое я могла бы, кажется, обхватить одной ладонью, не сдвинулось. И тонкие-тонкие ручки со скрюченными пальчиками – не разжались.
– Она вас не видит, – шепнула Фаина почему-то мне в самое ухо. – Смотрит, но не видит. Ирочка вообще не замечает, что вокруг нее происходит. И никого не узнает. Уже много лет…
– Мне говорили. Но, – указала я на наушники, обхватившие эту крохотную головку, – она ведь слушает музыку? Значит…
– Это ничего не значит. Девочке просто надели плеер, чтобы звуковыми колебаниями попытаться хоть как-то воздействовать на слуховой нерв и барабанные перепонки. Но мозг ее не воспринимает музыку,
