Барсик. – Не судьба была сразу банку подписать?
– Не бухти.
Закончив, иду с двумя кружками в комнату. Отец открывает глаза. Прислушиваюсь к ощущениям: отпускает его понемногу. Пришел в таком состоянии – и я не о физическом, – что за прошедшие полчаса мы пока слова друг другу не сказали. Для нас это нормально.
– Спасибо, – он берет протянутую кружку, медленно отпивает. – Ты там не опоздаешь?
– Не выгоняй меня из собственной квартиры! – фыркаю я. Беру его за свободную руку, сдвигаю кольцо на среднем пальце, проверяя, нет ли ожога. – Мне не ко времени, чем позже, тем лучше… – Эту тему лучше бы не развивать. – Слушай, когда ты уже начнешь меня к детским экспертизам подключать?
– Никогда, – отец решительно мотает головой. – С твоим уровнем эмпатии в такое соваться нельзя. Тебе, по-хорошему, и на «скорой» делать нечего, но тут уж ты уперлась.
– Зато есть, где силу брать, – пожимаю я плечами.
Родителям труднее, чем мне. Маменька – гинеколог на консультативном приеме, пациенты в терминальных состояниях к ней не ходят. Папенька официально вообще работает только с теми, кто уже всё. Благо, есть знакомый и кое-чем по нашей линии обязанный зав общей реанимацией, и родители время от времени по очереди навещают его отделение – Тенями, конечно, а не через парадный вход. Мама – намного реже, ей для изготовления амулетов много силы не требуется, а для прочего дар слабоват.
– Для меня на ближайшие дни что-то есть? – возвращаюсь к разговору.
– Скажу, если будет. А сегодня ты куда?
Блин. Зря вообще сказала, что собираюсь уйти. Официальной работой не отмажешься – для сборов на ночную смену уже поздновато. А адреса, по которым мы что-то или кого-то зачищаем, обязательно сообщаем друг другу: никогда точно не знаешь, понадобится ли помощь.
– Да это личное, – пробую соскочить, загнать эмоции вглубь. Не выходит. Папенька не такой чуткий эмпат, как я, просто слишком хорошо меня знает и потому настораживается:
– Ребенок, если «личное» – это какой-то парень или какая-то девушка, то я больше не задам ни одного вопроса. Но…
– Личное, – признаюсь, не глядя в глаза, – это гоп-семейка, которая недавно напала на бригаду и разбила голову доктору. Я заглядывала к Феде в реанимацию – Жнец за ним не пришел. Но эти суки должны ответить.
Отец устало вздыхает, трет висок. Помолчав, спрашивает:
– И что ты собралась сделать?
– Не подохнут, но проблем огребут побольше, чем штраф, который им впаяют и который они все равно не будут платить! – отвечаю резко. Спохватившись, гашу эмоции. – Извини…
– Да ерунда… В смысле, то, что сейчас – ерунда. Ты ведь не в первый раз уже ходишь в народного мстителя играть?
– Не в первый. И что?
– То, что они все равно не поймут, за что им прилетело. – Он прикусывает губы, нервно сжимает пальцы на стенках кружки. – Я понимаю тебя, ребенок. Понимаю, что порой нужно выпустить пар. И что не меньше половины народонаселения заслуживают проклятия.
