придурок. В любом из этих случаев ничего уже не страшно. Либо проснется, либо в психушку.
«Уже все равно, – думал Волков. – Совершенно все равно. Я даже не уверен, что было как-то по-другому. Может быть, все это был сон. Не было у меня ни „Жигулей“, ни зарплаты Костылева, и Иванов ничего не прогуливал. Просто ничего не было. А я – маньяк и сумасшедший».
С этими мыслями Волков заснул.
Проснулся он от того, что запахло вкусным, чем-то жаренным, домашним. Волков оторвал голову от жесткой лавки – на соседней скамейке сидел бородатый мужик и, причмокивая, уплетал пирожки. Вдруг мужик вздрогнул и воровато взглянул на Волкова.
– Мамка передала, – как будто оправдываясь, прошептал мужик, – Ты это… Хочешь?
И не говоря ни слова, он завязал пакет и перекинул его на лавку к Волкову.
– Вкусные, – боязливо улыбался мужик, – кушай. Я это. Нормальный. Ничего плохого тебе не желал, честно.
Волков удивленно смотрел на мужика и молчал.
– Ты это, – продолжал мужик, – все под Богом ходим, уже все равно сядешь, так сядешь. У нас в городе только одна решетка, на выезде, будешь один сидеть, больше убийц нету же. Последние деньки, можно сказать, с людями общаешься… Так ты за что Елагину-то? – понизив голос, вновь боязливо спросил мужик.
Все бы ничего, может быть, Волков бы и стал сопротивляться, доказывать недалекому мужику, что не он это, и Елагину он не знал и прочее и прочее, но уж больно хотелось есть. Волков вспомнил, что от нервов или от забывчивости какой – то, все эти дни он как будто ничего и не ел. Поэтому он откинул все свои мысли, развязал пакет и начал есть. Пирожки приятно похрустывали.
– Домашние, – улыбнулся мужик.
Волков его не слушал. Пирожки были с картошкой, капустой, луком и яйцом и их было много.
– Да, убил, укокошил, – неожиданно для себя заревел Волков, после пирожков. – Уж и не знаю, что на меня нашло. Терпеть эту Елагину не мог.
Мужик вытаращил глаза и стал крестился.
– Да кто не без греха, – продолжал молоть языком Волков, – вот, ты, например, чего тут делаешь?
– Я то? – удивился мужик, – да я так, ограбил тут одну в трамвае, сумку стащил.
– И что теперь?
– А ясно что. Условный у меня был, а теперь сяду. Ну, я не жалуюсь. Поразмыслю, время есть. А там говорят, профессии научат. У меня же учиться некогда было, братья младшие, мать одна. А теперь есть время, ничего, выучусь, человеком стану.
– А какую профессию-то дают? – деловито осведомился Волков.
– Так это, швея, техник швейного цеха. А чо, нормальная профессия.
С Волковым происходили странные метаморфозы. Он чувствовал, что мужик как будто боится его, и ему это было приятно. Он уже не думал, он ли это убил эту Елагину, или не он.
Мысли его оборвал Костылев, тот самый, которому Волков все рассчитывал и рассчитывал больничный.
– Убил и жрет теперь,
