и самоуверенного, а скоро его кости будут глодать могильные черви… А может, его кремируют? Кремация – хотя покойнику, по большому счету, все равно – кажется мне более эстетичной процедурой, нежели традиционные похороны. Мне бы хотелось, чтобы меня кремировали… Печь, жаркие языки пламени, жадно пожирающие плоть, а потом только горстка пепла в изящной урне, стена колумбария… Нужно будет составить завещание… «Что-то меня понесло не в ту сторону», – отметила я.
Я смотрела в замкнуто-властное лицо Степана Федоровича и пробовала уловить хоть что-то, отдаленно напоминающее печаль или скорбь. Я не могла назвать это лицо равнодушным, нет. Это лицо было сосредоточенным, хотя и несколько отчужденным.
– Он никому не причинил зла, – с гордым упрямством проговорил Дюкин, – я даже ума не приложу, кто это мог быть.
– Может, самоубийство? – ляпнула я.
Степан Федорович посмотрел на меня, как на глупую школьницу.
– Нет, мой сын не был ни наркоманом, ни сумасшедшим, – слабо усмехнулся он, – но у него могли быть завистники.
Он многозначительно взглянул на меня, словно напоминая, что его сын был владельцем одного из местных телеканалов.
– Как вы узнали о происшествии?
– Позвонила его жена, Вероника, – глухо сказал Дюкин, – сообщила, что Альберт поздно вечером уехал на дачу… Он остался там ночевать. Она встревожилась, потому что, когда утром позвонила ему на сотовый, его телефон оказался заблокирован. Тогда она поехала за ним. И обнаружила…
Наконец из груди Дюкина вырвался сдавленный вздох.
– Она позвонила в милицию?
– Разумеется, – мрачно ответил мой собеседник. – Она в ужасном состоянии… Лежит дома, с нею мать.
– А оружие?
– Исчезло. Экспертиза установила, что пули были выпущены из пистолета, принадлежавшего моему сыну, – Дюкин выразительно посмотрел на меня.
– Почему вдруг у вашего сына возникло желание отправиться одному на дачу?
– Вероника сказала, что они поругались. Альберт захотел побыть один, вот и отправился на дачу, – Степан Федорович покачал головой.
– А они вообще-то часто ссорились?
– Я не вникал в их семейную жизнь. Нельзя сказать, чтобы я был в восторге от выбора моего сына, но что поделаешь? В конце концов, чем она хуже той или другой женщины? – он выпятил нижнюю губу и с пренебрежительной усмешкой взглянул на меня.
– Ваш сын любил Веронику? – решила я конкретизировать вопрос.
– Наверное, – равнодушно зевнул он, – я никогда не спрашивал его. Но сами подумайте, раз женился…
– Хорошо, – перевела я дыхание, – а как обстояли дела у Альберта Степановича на работе?
– Да все вроде нормально было, – приподнял брови Дюкин, – правда, Вероника делилась со мною, что несколько раз находила в почтовом ящике письма с угрозами.
– Это
