население влились армянская и еврейская общины, процветали персидское и индийское торговые подворья. Так за века соткался пестрый этнический ковер, вплетавший в себя всё новых и новых переселенцев со всех уголков Российской империи.
Город жил торговлей, торговлей же благоденствовал и богател. Его облик, хотя и менялся с годами, не мог – да, вероятно, и не хотел – избавиться от приземистой основательности, лубочной аляповатости, стилистической несобранности, так не похожих на имперские архитектурные амбиции крупных городов. Именно это делало его улицы эклектично живописными, провинциально уютными, если вглядеться в них повнимательней и не оценивать свысока. А какие капиталы струились невидимыми реками по этим узким и зачастую немощеным улицам! Город не был каким-то убогим и неприглядным, в нем была своя прелесть и непритязательная красота – надо было только захотеть увидеть всё это.
Но его пряничный вид не должен был никого обманывать! Город был себе на уме и не склонен с барского плеча одаривать всяких чудаков, не умеющих подходить к жизни по-деловому, а разве что готовых украсить его воплощением своих мыслей, фантазий и снов. Поэтому он легко дарил эти странные личности другим городам и, если они добивались там чего-то, гордился ими задним числом, как если бы приложил немало усилий, споспешествуя их успеху. Нельзя винить его за это – его достоинства пролегали в другой области человеческого бытия, и достоинств этих было немало. Пусть его национальная и религиозная терпимость определялись не столько глубоким духовным осознанием, сколько более приземленными соображениями, все-таки это создавало прекрасную привычку мирного сосуществования, а нелюбовь к политическим катаклизмам, мешавшим упорядоченному ведению дел, способствовала безразличию к этим катаклизмам и, по возможности, неучастию в них.
На это можно возразить, что катаклизмы тут случались, да еще какие. Как воеводу Прозоровского да митрополита Иосифа разинцы кидали с Раската, как стрельцы во время «Свадебного бунта» побивали иноземных офицеров, как гулял по этим местам атаман Метелка в пугачевские времена, как запертые в кремле большевики отстреливались от белоказаков и уничтожили поджогами почти весь центр Белого города… Ну, да ведь где же этого не было? В сущности, все эти треволнения заносились извне в наше упорядоченное купеческое царство.
Я где-то слышала, что, если город стоит на реке, то направление течения этой реки относительно параллелей и меридианов якобы определяет городскую ментальность. По этим расчетам, Волга в своем нижнем течении дает ментальность консервативную и слабо восприимчивую ко всяким бунтарским настроениям. Так что, если исключить форс-мажорные обстоятельства, город можно было бы назвать одним из самых аполитичных, антирасистских и политеистических мест в мире. «Торговые интересы всегда требовали определенного единства всех обитателей берегов европейской реки», – писал об этих местах историк-востоковед А.
