кто другой, как не глава государства, вправе задать себе этот претенциозный вопрос? Он не просто вправе спросить себя об этом, а даже обязан сделать это, после десяти‑то лет на президентском троне. Итак? Не ввязался ни в одну большую войну. Не вогнал страну ни в одну слишком масштабную реформу, которая неизбежно ухудшила бы жизнь большинства людей. Ни одного дурацкого шапкозакидательского проекта. Хотя возможности и соблазны были. Это плюс? Еще какой! Безусловное благо для любой страны. Но оценит ли кто‑нибудь это достижение? В большой истории, в истории с заглавной буквы сохраняются только яркие события, захватывающие дух прорывы, а не каждодневная возня. Людям нравятся эффектные сальто, а не эффективная размеренная походка.
А может быть, ну их всех к черту? К черту всех этих незнакомых ему людей, которые будут судить о годах его правления, и к черту всех знакомых людей, и к черту большую историю. Что, если взять и просто уйти в отставку? Тогда можно было бы наконец развестись с женой и в открытую зажить с Леной в одном из трех своих замков, например на юге Франции. Прямо сейчас, взять и уйти. Выступить с официальным заявлением, наплести какую‑нибудь лабуду о проблемах со здоровьем – и уйти. Или нет, про здоровье зазря говорить не надо, а то можно сглазить. Ну в таком случае дождаться выборов и не выдвигать свою кандидатуру. И плевать даже на то, что следующий, кто придет к власти, обязательно отнимет весь бизнес в России. И без бизнеса денег припрятано в швейцарских банках – горы. И обоим сыновьям на всю жизнь хватит. И будущим внукам, когда появятся. И будущим детям от Лены, если появятся, – почему бы и нет?
…Писатель Виталий Кутыкин тем временем по‑прежнему дожидался аудиенции президента в соседней комнате, в приемной.
Артем Алексеевич, улыбчивый сопровождающий беллетриста, сел на кресло рядом с ним, затем прямо посмотрел на него. На лице Виталия застыло выражение отстраненности. Абсолютно ничего в нем не менялось. Сопровожда ющий, судя по некоему едва заметному движению уголков его рта и прищуриванию, смекнул что‑то. Он опустил взгляд на свои руки, стал рассматривать их, разминая пальцы, и сказал тоном, не требующим какой‑либо вовлеченности в разговор со стороны присутствующих, – тоном, каким иногда люди говорят сами с собой, размышляя вслух:
– Конечно. Сложно быть писателем. Почитаешь вот интервью – чем писатель занят, это ж голова идет кругом. Надо постоянно писать, придумывать что‑то. В Интернете свой блог обновлять, там тоже надо что‑то выдумывать, отвечать читателям. А их вон сколько. Конечно, перегрузки, иногда хочется как‑то расслабиться… Но… солнечные очки лучше, по‑моему, снять. Здесь же нет солнца.
Артем Алексеевич умолк. Через какое‑то время секретарша перестала печатать, посмотрела на писателя, затем на сидящего рядом с ним сопровождающего, который в ответ поднял брови, как бы говоря ей: «Такие вот бывают люди, писатели», затем она вновь глянула на Кутыкина и сказала:
– Виталий Олегович, может, все‑таки кофейку? Для бодрости духа.
Кутыкин уставился на зеленые ветви березы за окном и молчал, однако, глядя на него, можно было бы предположить, что
