лишнего.
– Позвольте поинтересоваться, наши клопы не схавали главу города? – продолжал амбал.
Это вопрос застал врасплох мэра, потому что спина и правое предплечье его чесались до невозможности, а ведь еще совсем недавно ему и в голову не могло прийти, что клопы не вымерли, а вполне себе спокойно пьют людскую кровь и в 21 веке. Причем, всё равно чью, уголовника ли, насильника, убийцы, казнокрада или законного мэра города Л.
Несмышляев тут же сообразил, что ночью в хате подвергся атаке кровососов. Они жрали мэрское тело за милую душу.
– Кажется, есть немного, – после непродолжительной паузы ответил мэр, почесывая пятерней правый бок. Места укусов зудели.
Чечен заржал: «Клопы, вши и тараканы в хате – неистребимая вещь. Трави – не трави. Этапов много. Из разных городов в СИЗО везут сидельцев, и не все из них мэры. Бомжей полно и прочих чуханов. Я как-то за ночь 50 клопов с себя снял. Думал, сука, они только в старых диванах заводятся – ни фига. И на шконке клопу рай. Только вылупится паскуда, еще пустой-прозрачный, светится насквозь, а прямо на бегу сидельца жрет – за пять секунд до волдырей».
Чечен был бесконечно прав. Много люда прошло через СИЗО: подследственные и подсудимые, уже осужденные, ожидающие этапа на зону, или следующие транзитом из одной исправительной колонии в другую. И на всех хватает клопов и вшей. И ныне, и во веки веков.
Хватало их с избытком и на сокамерников ментовской хаты «восемь-пять»…
– Вот ты скажи, Валера, – с хитрецой в голосе обратился к старшему по хате Чечен. – Если меня и мэра-очконавта одни и те же клопы сегодня ночью жрали, значит, теперь мы с ним кровные братья?
Качин в ответ только ухмыльнулся, шагая по камере.
В СИЗО наступило время завтрака.
Завтрак, обед, ужин в изоляторе по распорядку.
Баландёр под присмотром конвоира катил по продолу (коридору) тележку с хавкой, останавливаясь у каждой камеры, чтобы подхчарчить сидельцев через кормушку (дырка в железной двери).
Хавка в СИЗО была сносной. Точно не отрава. Мэр убедился в этом основательно где-то через неделю пребывания в хате, придя к выводу, что от голодной смерти тут он не умрет. А помирать Иван не собирался, несмотря на весь ужас тюремной жизни, парализующий психику первохода. Он хотел жить, чтобы быть рядом с любимой женщиной.
Во время заседания суда адвокат Масленников передал мэру записку: «Ваня, будь мужиком, не вздумай уходить в отставку, я тебя скоро оттуда вытащу. Целую всюду, мой китобой Большой гарпун, мой Дон-Кихот с огромной пикой. Безумно скучаю. Твоя Василиса».
Записка не просто приободрила, а окрылила его. «Ведь не сломался же в камере Нельсон Мандела – борец с апартеидом, и я не сдамся» – рассуждал мэр, сжимая в левом кулаке дорогую записку.
Мэр Несмышляев решил мужественно нести тяготы тюремной жизни ради любимой и ради нее был готов на любые жертвы.
Жить можно и в тюрьме. Есть даже баня по субботам. Ежедневная прогулка в тюремном
