можно будет каким-то волшебным образом изъять и нашить из «ирбиса» стильные дохи и шубки. Они носили реквизитору взятки в виде подаренных зрителями конфет и коньяков и подавали сигналы, глазами обещая небывалые услады. Залевский не сомневался, что артисты могли бы просто украсть эти шкуры, не стоящие на балансе – дар поклонника (хорошо, что шкуры, а не бараны), но не крали по той единственной причине, что сложно было бы потом утаить шубку. Прижимистый реквизитор жаловался Залевскому, и Марин раздал бы им эти меха, но он приходил в ужас, стоило ему только представить это крашеное стадо.
В отличие от эклектичного и функционального убранства квартиры кабинет Залевского, нашаманенный реквизитором, выглядел разбойничьей пещерой с сокровищами восточных владык, ограбленных крестоносным отребьем. Таинственный Магриб. Али Баба и сорок разбойников. На саржевых рубиновых драпировках мерцали всполохи ламп, отраженные медной утварью, душно и сладко пахло дынным табаком для кальяна. Помещением пользовались все, кому не лень. Здесь витал привычный душок секса, и хореограф находил сексуальные потребности свои артистов необходимыми и похвальными. В любом раскладе.
Хозяина здесь можно было застать нечасто. Рабочий день он проводил на сцене или в репетиционном зале. Но сегодня обитатель бутафорского логова раз за разом пересматривал одну из найденных в сети видеозаписей – новое сокровище пещеры. Он был здесь не один. На сваленных в углу шкурах лежал некто в сером длиннополом пальто, похожем на офицерскую шинель времен Первой Империалистической, и с видимым удовольствием нарушал постановление о запрете курения в помещении театра. Залевский никак не мог вспомнить его имя, а спрашивать было неудобно. Присутствие гостя не беспокоило Залевского. Если человека пускает охрана, значит, у него есть пропуск. А если у человека есть пропуск, и он позволяет себе запросто являться к главному человеку в театре и валяться в его кабинете, значит, он имеет на это право, возможно, выторгованное когда-то в нештатной ситуации – Залевскому было недосуг рыться в памяти. Какие-нибудь полубогемные сборища с глупостями должно быть, когда все уже накачались и лезут друг другу в трусы. Или это был какой-то бессмысленный спор, где на кону стояло исполнение желания. Возможно, ему тогда показалось, что желания их совпадают, и он в любом случае ничего не теряет. Но человек иногда приходил к нему в кабинет и курил его кальян, лежа на шкурах.
Наконец хореограф оторвался от лэптопа и позвонил администратору – бывшей хористке оперного театра, прагматичной и расторопной, оставившей ради должности сцену.
– Рита, зайди.
Рита внесла себя в святая святых торжественно и смиренно, грузно опустилась на стул.
– Посмотри, пожалуйста, и скажи мне что-нибудь по этому поводу.
Администратор внимала прилежно, ни разу не задержала дыханье, не обомлела.
– Хорош, – начала она осторожно, прикидывая, чего от нее ждут на самом деле, – есть
