было за гранью добра и верхом непристойности. До сего дня его негодование ограничивалось тем, что ему ничего не было известно и мистере Хайде, теперь же негодование обрело новую пищу, поскольку теперь он много узнал о нём. Пока нотариус ничего не знал о своём клиенте, положение было в меру скверным, но как только оно стало обрастать живой плотью фактов о мерзкой сути мистера Хайда, и из туманной дали стал выступать воистину совершенно сатанинский лик.
– Каким бы безумием не могло показаться это, – прошептал нотариус, пряча опостылевший документ в сейф, – Но, кажется, за всем этим скрывается что-то преступное!
Мистер Аттертон погасил свечу, одел пальто и отправился в сторону Кавенлиш-Сквера, этому цветнику знаменитых медицинских светил, где проживал и имел обширную практику его лучший друг – доктор Ланьон.
– Если кому-то по силам пролить на это какой-то свет, то им может быть только Ланьон! – подумал он.
Сама солидность, дворецкий отворил дверь и, почтительно поклонившись мистеру Аттерсону, немедленно провёл его в гостиную, где доктор Ланьон наслаждался бокалом полуденного вина. Перед Аттерсоном восседал щеголеватый, краснолицый, дюжий щёголь с будто прилипшим к лицу вечно добродушным выражением и пышной белой гривой вздыбленных волос, громогласный и нагловатый.
Сразу узнав мистера Аттерсона, он сорвался с места устремился навстречу, радостно растворив руки. Этот жест свидетельствовал не столько об истинном дружелюбии доктора, но и об исстари усвоенных им театральных привычках, хотя в данном случае никто не мог бы усомниться в искренности его радости – как-никак, мистер Аттерсон и доктор Ланьон были старинными друзьями, и их пути пересекались ещё в школе, потом они вместе заканчивали один и тот же университет, и ничто уже не могло поколебать того искреннего уважения, какое они испытывали друг к другу. К тому же, (что довольно редко у тех, кто прежде всего уважает самого себя) их общение всегда было очень интересным для обоих. Короче говоря, они очень любили общаться друг с другом.
Какое-то время они живо обменивались интересными новостями, а потом нотариус плавно переключился на тему, столь встревожившую и взволновавшую его.
– Слушай, Ланьон, – обратился он к другу, – Пожалуй, ближе друзей, чем мы, у Генри Джекила, и нет! Мы – его самые старые партнёры!
– Лучше бы остались молодыми! – засмеялся Ланьон, – но, не буду спорить, скорее всего вашими устами глаголет истина. Но к чему вы его упомянули? Я уже забыл, когда последний раз мы с ним виделись!
– Неужто? Как всё запущено! Мне казалось, что вас связывают общие интересы!
– Так раньше и было! Но лет десять назад Генри Джекил стал вести себя очень странно! Его поглотили какие-то нелепые фантазии. В конце концов, само собой разумеется, выбор есть у каждого! Он, по-моему
