и становился страшно раздражительным и сварливым, если не съедал хотя бы пачку в день. Она знала Ваньку-дурачка, зимою и летом выращивающего дома в длинных горшках с землей для своего стола зелень: лук, укроп и салат с петрушкой. Тот же полковник, Савка, был зависим от кружки крепкого горячего чая по утрам. Да и многие дворовые пьяницы впадали в зависимость от обыкновенных семечек. Дворничиха вечно ругалась от груды шелухи под скамейками остававшихся после каждодневных посиделок пьянчуг. Семечками иногда закусывали за неимением денег на нормальную закуску.
Полковника Димитрия Саввича переехавшего в петербургский дом из закрытого военного городка интересовало другое. Он хотел узнать, кем были предки дворовых пьяниц и кем были предки интеллигентов, населяющих дом.
После собственного расследования, он сделал удивительное открытие. Оказывается, произошло постепенное смешение народов, давшее новую, невиданную нигде расу – интеллигентных пьяниц. Таковые посреди дворовых имелись. Они, потомки профессуры, учителей и врачей с одной стороны и рабочих, крестьян с другой, вели тихий, почти затворнический образ жизни. Спивались незаметно для окружающих. Были мечтательны и незлобивы. Очень ранимы и плаксивы. Любили стихи и поэмы.
Потомки же чистых, так сказать, рабоче-крестьянских корней, напротив, обладали черствыми душами, были наглы и хамоваты. Ходили, нарочито небрежно одетыми и отдавали предпочтение заношенной одежде. Для них переодеться в новое чистое белье было равносильно смерти. Они не могли привыкнуть к новым штанам или рубашке и все пожимали плечами, все дергались и лезли руками что-то поправлять. В парикмахерскую они не ходили или ходили раз в году, зарастая постепенно дикими лохмами. Бывало, выходил такой во двор с прической давно не чесанных, запутанных волос и ему кричали такие же дико запущенные или подстриженные неумелыми руками подруг, алкаши:
– Панкуешь, однако!
Босяк улыбался и верилось, глядя на него, что он точная копия своего деда или прадеда, такого же лохматого пьяницы и босяка, жившего еще до революции, при царизме.
Савка наводил справки и о Маринке. Оказалось, тут сказалась некая жажда, чего? Судите сами! Если ее отец был потомственным преподавателем университета, впрочем, таким же, как и его отец, то женился он в советские времена, особо не задумываясь, как это и было принято в ту пору на вроде бы нормальной девчонке. Но она всю жизнь ему испортила. Деды и прадеды у нее были из крепостных крестьян какого-то ненормального помещика, чуть что выбивающего из своих людей дух вон, одним словом, рабовладельца. Бабушки, прабабушки играли у этого сумасшедшего артистками на сцене домашнего театра. Вроде бы чего тут? Ан, нет. Мечтание освободиться от гнета деспотичного хозяина переросло в некую страсть. И отец Маринки был потрясен до основания души, когда в лице своей чистой и даже местами наивной невесты увидел жаждущей богатства и славы, мещанки-жены. Правда, она
