как молодая одуревшая макака, хвататься за разные дела, причудливо перемещаться из одного места в другое, не зная, где и зачем остановиться.
К вечеру я выпивал еще и еще и долго не мог заснуть. Свет тушил рано. Как только темнело, мне начинало казаться, что кто-то большой, не из мира сего, смотрит в дом сразу в четыре окна. Лежа во мраке, я глядел на близкие яркие звезды и тосковал неизвестно о чем.
Как-то дней десять я не видел живой души. Никто не приезжал, пастухи разбрелись, а сторож уехал в соседнюю деревню за спиртом да так и не вернулся. Дул ветер, обдирая камни. Серый, местами бледно-желтый, пейзаж вгонял в томительную скуку. Я дремал на диване, сооруженном из двадцати матрасов, и вдруг услышал мужские голоса. Говорили под моим окном.
– Э, да здесь кто-то живет!
– Смотрите, цветы какие-то сушеные на окне.
– Да, точно, живет кто-то… вон… видите, посуда… сигареты.
– Надо войти, проверить.
В дверь постучали. Потом с силой дернули за ручку. Было не заперто, и я испуганно вскочил, гадая – кого черт принес. Через порог, толкаясь, перли милиционеры, их было семь или восемь. От неожиданности я потерял дар речи и немного запаниковал. И хотя ни в чем виноват не был, у меня появилось желание не сдаваться и отстреливаться.
– Та-а-ак, а-га, живут здесь, – глядя на меня, обращаясь к остальным, бесцветно произнес старший по званию, майор.
Его коллеги бесцеремонно разбрелись по комнате, как по музею, в котором все можно трогать, нюхать и даже лизать. Вели себя, как в камере у заключенного пожизненно. Ноги мои предательски задрожали, и я сел на стул.
– Ты кто будешь? – подозрительно спросил майор.
Некрасивый коренастый мужик, он не вызывал симпатии. Глаза у него были злые и недовольные. Не успел я рта открыть, как он заговорил опять:
– Скрываешься, что ли, от кого, а?
– Нет, не скрываюсь, – неубедительно пролепетал я.
– А чего живешь здесь? Здесь в эту пору никто не живет. Документики-то имеются?
– Имеются.
С дрожью в руках я нашаривал в вещах паспорт, чувствуя, как по мне, словно насекомые, ползают любопытные взгляды. Хранители порядка с убивающей простотой брали со стола мои книги, тетради, листали, читая пометки на полях и записи.
– Так ты писатель, что ли? – спросил кто-то.
– Ну, вроде того, пишу, – неестественно усмехнулся я.
– Пушкин ты, значит, – объявил классическую глупость тот же голос, вызывая общий одобрительный смех.
Тут я нашел документы.
– Ладно, ещё разберемся с тобой, – изучив паспорт, пообещал майор.
Его дурной глаз опять оценил меня, и он двинулся прочь. Компания вышла за ним, остался только молоденький лейтенант, самый юный из явившихся приведений. Он задрал голову к потолку, подбирая нужные слова, и глубокомысленно спросил:
– А
