о коряги, о болотную траву. Я очень боялся, что мать могла утонуть. Она не умела плавать, а я – уже умел.
Мать остановилась и сказала Матвею:
– Я пойду сюда, а ты там собери сено.
Я вывернул голову и безотрывно смотрел, как она уходила по болоту. И я запомнил чувство тревоги за мать. Но я её никогда не слушался, как и брат.
Кочки были высокие, а на них лежало сухое сено. Между кочками была жижа. Матвей быстро вынес на поляну из кустов грабли и вилы. Грабли он протянул мне.
– Давай, Витька, работай. Все должны работать.
И этот ублюдок начал подгонять меня вилами. Тыкал в спину. И шёл за мной, когда я, торопясь и падая между кочками, да ещё босоногий, сгребал сено в кучки.
Потом Матвей побросал мои кучки в более крупные кучки, ушёл в кусты и лёг там спать.
Я обрадовался, когда раздался пронзительный крик матери:
– Ты чо наработал, лодырь проклятый?! Разъяби тебя в рот мать!
– Это не я! – откликнулся в кустах Матвей. – Это Витька!
Озлоблённая мать разбросала кучки по сторонам, а успокоившись, собрала их в большие копна.
Матвей мстил матери очень подло, впрочем, как и все подкаблучники.
Осенью мать сказала ему, чтобы он снял шкуру с убитой свиньи, чтобы потом сдать её в сельпо и получить за шкуру хорошие деньги.
Я сидел на корточках рядом с головой свиньи и смотрел, как Матвей злобно морщась, небрежно и быстро начал подрезать шкуру ножом. И нарочно проткнул её. Мать молчала, и тогда он ещё раз порезал шкуру. И мать со вздохом сказала:
– Ладно. Не надо.
И он сел за печку-буржуйку, и надвинул на лицо замасленную шапку.
В конце лета приехал дядя Митя, младший брат матери. Мы тогда копали картошку.
– О, какое у тебя хозяйство! – восхищённо воскликнул он, осматривая курятник во дворе. – Зачем тебе так много курей? Ты отдай их мне. Тебе и жить проще будет.
Он сказал матери, что кушал четыре раза в день. И мать начала варить для него еду. И я в первый раз увидел котлеты, борщи. Мы с братом копали картошку. Матвей, как всегда, прятался. А дядя Митя, нажравшись, немедленно уходил гулять по улицам.
Я проснулся ночью, услышал куриный крик. Вышел во двор. Дядя Митя ползал по низкому курятнику, хватал курей и совал их в мешок. Он забрал и увёз всех наших курей и петуха.
Зимой в лютый мороз мы приехали в город Томск за белым хлебом – мать, я и Колька. Мне тогда было пять лет. На привокзальной площади в угловом пятиэтажном доме был хлебный магазин. Когда мы вошли в него, мать сразу прижала меня и брата к батарее отопления. Сняла с нас валенки и приказала, чтобы мы прикладывали пятки к батарее. Едва я повернулся спиной к батарее отопления, как сразу увидел вверху, потому что был маленьким, прилавок, на котором лежали белые булки хлеба, батоны, булочки, пирожки, а на стене висели огромные связки баранок – больших и маленьких. Я в первый раз увидел
