И мы, трое детей, замерзали под ворохом одежды, потому что стены нашего домика были дырявые, а печку-буржуйку Матвей не топил. У нас не было дров, потому что мать занималась войной, некогда было заготавливать дрова на зиму. В металлическом бачке замерзала вода и Матвей, боясь, что она могла разорвать металл, топором вырубал лёд, под которым не было воды. С того дня, как наша мать попала в КПЗ, я ел в день только четвертинку плохого хлеба. А мать в КПЗ питалась три раза в сутки и жила в тепле.
Мать после суда приказала Матвею принести ей адреса своих сестёр и братьев, потому что, как она сказала мне, вернувшись с «зоны», при таком-то отце дети подохнут. Она продиктовала письма, чтобы родственники забрали нас, детей. Но её братья и сёстра не приехали к нам, потому что их так воспитала моя бабушка, равнодушная польская красавица.
Будучи маленьким ребёнком, я видел ужасное поведение кошки, а потом и собаки. У нас было много кошек. Одна из них окатилась. И едва котята появились, как кошка ушла к банке с молоком. Мы, дети схватили её, положили на бок и сунули к её животу котят. А она свирепо поцарапала, покусала наши руки и убежала. Мы её вновь поймали, и я подавил пальцами на сосок, но молоко не шло. Котята подохли через два-три часа. Для нас детей – это был ужасный шок. Но точно так же, поступила моя бабушка в отношении своих детей.
Глава 5
Они появились в нашем дворе сразу после того, как я и Матвей вернулись в домик. Мужчина и женщина были похожи друг на друга толстоватыми, гладкими мордоворотами, какие всегда были у служащих. На них были чёрные, стёганные ватники.
Я чувствовал что-то нехорошее в душе и внимательно следил за ними, быстро, бегом перемещаясь по «холодной» комнате. Брат выглядывал из открытого входа в маленькую комнату – избу. Мужчина и женщина старательно отворачивали от меня свои гладкие лица.
Мужчина морщился лицом, тихо сказал:
– Матвей, скажи ему, чтобы он ушёл.
Матвей замахал в мою сторону руками.
– Витька, иди на улицу, играй там.
Но я не уходил. И тогда мужчина опустил руку в правый карман куртки, вынул что-то и, прикрывая от меня левой рукой правую ладонь – я стоял слева от мужчины – протянул её Матвею, говоря:
– Много даю, Матвей. На, держи.
Матвей, скаля зубы, закивал головой, принял горсть монет и, торопливо ведя руки, сунул их в нагрудные карманы гимнастёрки. Он не поднял клапаны карманов, и монеты упали на земляной пол. И я увидел их. А когда на следующий год Толик Уразов после первого класса научил меня считать, я мысленно подсчитал сумму монет, которые получил Матвей: ПЯТЬДЕСЯТ копеек (старыми деньгами). Булка хлеба тогда стоила полтора рубля.
Едва мужчина передал Матвею монеты, как толстоватая женщина выскочила вон из комнаты во двор. Я побежал за ней. Она на бегу выхватила из кармана белую тонкую витую верёвку и большой кусок хлеба.
Наша корова непрерывно мычала, и Матвей
