и изменникам была всем известна в Москве. Все знали о его поступке, лучше всего характеризующего его отношение к предателям. Будучи оставлен наместником в Смоленске, он прослышал, что множество смоленских предателей, забыв присягу Москве, завели сношения с литовскими воеводами гетмана Острожского, перед осадой им крепости. Когда литовское войско подошло к смоленской крепости, Шуйский велел повесить предателей на стенах в одеждах и с подарками, которые недавно получили от московского государя после присяги – больше изменников в Смоленске не нашлось!
Овчина хотел переговорить о нежелательных последствиях письма великой княгини с глазу на глаз. У него были недобрые предчувствия насчет странного вмешательства партии Шуйских – скорее не в дела с Тавридой, а в личное дело, посчитаться с изменником Семеном Бельским, из боярской партии Бельских-Гедиминовичей, главных соперников Шуйских, из рода суздальских князей Рюриковичей…
Но Елена пожелала вести этот разговор – при сыне Иване. Овчина пожал плечами – при Иване, так при Иване.
– А, Иван, здравствуй! – приветливо сказал Овчина, встречая почему-то угрюмого, зажатого мальчика с красным шмыгающим носом.
Тот даже не успел поздороваться, как мать объяснила, что сын немного простужен и сказала конюшему:
– Не обращай на его вид никакого внимания… Пройдет… Отлежится, ничего с ним не станется…
– Может, ему право отлежаться… Разговор-то не короткий…
– Ничего… Так надо… Пусть привыкает… – отрезала правительница. – Сам предложил не отстранять его от разных дел, больших и малых… Пусть вникает в них с малолетства…
Маленького Ивана немного скручивала и ломала простуда, и он старался вытягиваться больше того, чем следовало. Ему самому было неловко, что он в нездоровом виде должен участвовать в каком-то тайном разговоре.
– Зачем тебе, великая княгиня, поддаваться на самовластие боярских партий? Неужели неясно, что Шуйские только и рады моменту, чтобы посчитаться с Бельскими, воспользовавшись плачевным состоянием их брата брата-беглеца Семена… И так от разного рода интриг и крамол двор кишит… Разрушается порядок, когда слишком много крамол и интриг… Ведь нашего союзника калгу Ислама, врага хана Тавриды мы посвящаем в наши московские тайны вражды и недовольства друг другом…
– Слышишь, сынок, оказывается есть вражда боярская и недовольство с грызней боярских партий… – обратилась Елена к Ивану. – Ты-то, небось, думал, что при дворе тишь да благодать… А первый боярин московский тебе говорит, что это совсем не так… Понял, сынок…
– Понял… – шмыгнул жалостливо носом царевич и строго поглядел сначала на мать, потом на конюшего.
– Ничего ты, Иван, еще не понял… – резко бросил Овчина и тут же спохватился и сбавил резкий бранчливый тон. – Главное, государь, не сами крамолы и интриги, а их жертвы…
– Жертвы? –
