Луи будет в одиночестве, но под непрерывным надзором камер с датчиками движения, чуть что готовых послать сигнал персоналу. Луи не разговаривал, а значит, и о недомогании сообщить не мог, поэтому под кожу запястья ему вживили биомонитор. Чтобы облегчить адаптацию, Бруно заранее разложил в ключевых местах комнаты игрушки сына. На подушке сидел его любимый плюшевый тираннозавр.
Луи с явным замешательством осмотрел комнату, недоумевая, почему его вещи здесь, а не дома. Спустя полминуты он стал барабанить пальцами по виску, что говорило о растущем беспокойстве. Отец достал из сумки телефон – самое доступное успокоительное средство.
– Мы не зря оставляли Луи здесь на пару минут каждый день. За несколько недель он привык к комнате, – сказала Кэлли. – Когда будете готовы, жду вас за дверью.
Бруно наблюдал, как Луи с немыслимой легкостью возится в телефоне. Разгадывал он, судя по всему, какую-то головоломку из слов и фигур, явно чересчур замысловатую для его возраста.
Луи умел удивлять отца.
– Что это у тебя там, дружище? – заглянув в экран, спросил Бруно.
Вскоре удалось уловить закономерность. Сын же в это время был уже на три шага вперед и давно сводил части в целое. Бруно с детства имел самую распространенную форму синестезии, персонификацию – цифры, буквы и даже дни недели для него обладали своими личностными характеристиками. Никто не знал, передалось ли это Луи, однако подобные головоломки он раскусывал с такой легкостью, что явно не только передалось, но и утроилось.
Посмотрев на Бруно, мальчик отдал ему телефон с решенной головоломкой и переключил внимание на коробку с «Лего» у окна. Мир пестрого конструктора подчас не отпускал Луи часами напролет. Намек был ясен: пора тебе уже, отец. Бруно не возражал. Все, чего ему хотелось, – услышать хоть слово на прощание.
Бруно примостился на краю одноместной кровати и обвел взглядом свое нынешнее жилище. Слева располагался кухонный уголок: впритирку плита, раковина да три шкафчика. Впереди стояли раскладной диван, телевизор, шкаф и комод. Не квартира – коробчонка с гостиную их прежнего семейного дома. Ванна и туалет – общие, в конце коридора, их приходилось делить с хозяевами тайской забегаловки на первом этаже.
Ничего общего с тем, что любил Бруно.
Дом и бо́льшую часть содержимого пустили с молотка в уплату просроченной ипотеки, расходов на адвоката и счета за интернат для Луи. Сына и жену вырвали из его жизни – прямо как волю к борьбе и веру в светлое завтра. Один только плюс оставался в море минусов: сын получит лучший уход из всех возможных за деньги.
Из дома, откуда его выставили на мороз, удалось забрать совсем не много. Семейные фото хранились в «облаке», их прокручивала в режиме слайдшоу цифровая рамка. Бруно, впрочем, не хотел вспоминать Зои. Он отказывался видеть в жене секс-маньячку, представлять, как она рыскает по офисным коридорам и совращает коллег в обмен на обещание замолвить словечко перед начальством – и все же, как ни крути, один-то любовник у нее был. При мысли о
