за ним в Москву, если он предложит. Но он молчал. Какого черта? Она не пропадет в столице! Она устроится еще лучше! Правда, там, безусловно, конкуренция большая. А вдруг ей не светит ничего выше секретаря или ассистента какого-нибудь фашистского экспата? Нет, пусть лучше он останется здесь.
Со временем их отношения окрепли настолько, что они смогли поговорить открыто о собственных перспективах. Вэл пообещал, что если Птицына сдержит слово и повысит Сюзанну, то он останется в Архангельске. Ей же, в свою очередь, был уготован целый экзамен, который не исключал и прохождения по головам. «Валя, я не буду даже пытаться, – уверенно говорила совестливая Сюзанна. – Я пройду этот путь, а потом выяснится, что ты решил уехать и мне придется все бросить. Нет, я не собираюсь это делать. Ни себе ни людям, называется». Вэл убеждал ее, что останется.
Когда все было готово к ее назначению, Вэл, к своему удивлению, еще числился на канале. Грозная Птицына никак не решалась его уволить, хотя тот уже вконец расслабился. Вэл уехал в Москву, чтобы оформить увольнение.
Мама была самым важным человеком в жизни непоседливого балагура Вэла. Теперь появился еще один человек – Сюзанна. Вэл сообщил ей, что мама переедет с ним. Но Сюзанна не горела желанием жить с его мамой, тем более что они еще ни дня не пожили вдвоем. Но Вэл успокоил ее, сказав, что маме он снимет отдельное жилье. Переезд из Москвы не будет окончательным и бесповоротным, поэтому мамину московскую квартиру можно будет сдавать, а на эти деньги снимать две квартиры в Архангельске недалеко друг от друга.
Но в самый счастливый и переломный период жизни Вэла произошло непоправимое. Когда он вернулся домой, полный решимости сообщить маме о скором переезде, та пожелала высказаться первой. Весь ее вид давал понять неприлично довольному сыну, завалившемуся в дом в теплом пуховике и бодро отряхивающему снег с мехового воротника, что ее новость не так хороша и заслуживает быть озвученной в первую очередь. «У меня рак, сынок. Опухоль в голове. Но операбельная! Мне как москвичке полагается квота на лучевую терапию. Будем бороться!» – «Будем», – ответил Вэл, упав на колени перед мамой и обхватив ее тонкие ноги. Снежинки на капюшоне таяли, и капельки воды падали на плечи, а мама хрупкими бугристыми пальцами размазывала образовавшуюся на поверхности плотной ткани лужицу.
Вэл не вернулся в Архангельск. Он заявил Птицыной без всякого объяснения причин, что ни в какие командировки в ближайшее время не поедет, и она бы уже точно уволила его, если бы в этот самый момент Палыч не подписал договор на приобретение канала. Руководство молниеносно поменяли, Вэла повысили.
Он немного пришел в себя, маме сделали операцию. Прогнозы были туманными, впереди ждала химиотерапия.
Вэл сообщил Палычу о замечательной работнице архангельского филиала, но в данном вопросе его институтский приятель был солидарен с Птицыной: и так задач хватает, чтобы еще заниматься бесполезной пертурбацией.
Вэл впервые
