специалиста.
Настоящий тренер должен уметь подхватить, уловить, по крайней мере, идею, исходящую из самих же игроков – в идеале надо и свое сокровенное преподносить игрокам как заимствованное в их практике. И при Гулевском в центре атаки левый край Стрельцов взаимодействовал с Ивановым. Освобожденные от черновой работы полностью – в оборону оттягивался Алексей Анисимов – они выдвигались далеко вперед, сориентированные исключительно на атаку.
Все команды играли тогда в три защитника – и Стрельцов с Ивановым чаще всего выходили вдвоем на одного обороняющегося.
И от Иванова, и от Стрельцова я слышал, что они с первого совместного матча понимали друг друга так, как будто родились, чтобы сыграть в футбол сообща.
Менее дипломатичный Стрельцов труднее – он сам это признавал – находил контакты на поле с торпедовскими старожилами. Он шутил, что пасы ему стали отдавать, когда он уже за сборную выступал. А так, кроме Кузьмы, никто мячом не хотел поделиться. Правда, тут же добавлял Эдик, «он, Иванов, один многих стоил»…
Стрельцов сердился на упорство ветеранов – и простодушно спрашивал: что же вы? Мне никто не мешает, нет рядом защитника, самый момент пас отдать, а вы не отдаете? Ветераны отмалчивались. Позднее, через годы и годы, Эдуард говорил, что понять их, конечно, можно. Кто он такой – в команде без году неделя – чтобы создавать ему особое положение? Наверное, думали: еще один гол забьет – совсем занесется… И юный Стрельцов старался не обижаться на тех, кто ревновал к нему футбол. Надеялся вдвоем с Ивановым разобраться, без их помощи.
В год дебюта Стрельцова «Торпедо» выступило в чемпионате заметно хуже, чем в предыдущем сезоне.
Девятое место. Победили всего в восьми матчах.
Забили они из тридцати четырех командных голов одиннадцать: семь Иванов и четыре Стрельцов.
Но и в Москве, и во всех городах, куда «Торпедо» приезжало, народ стал приходить на стадион – посмотреть на новых форвардов…
Стрельцову очень нравилось жить на сборах в Мячкове – в команде собралось много острословов, шутников. Юмористы не щадили Эдика, не выделяли его из числа высмеиваемых. Но он говорил, что никогда потом не бывало ему так весело, как в первое футбольное лето.
Свободные дни он по-прежнему проводил в Перове – в кино или на танцах. Все, конечно, знали об изменениях в его жизни – и уважали больше. Но ничего существенного в отношениях с окружающими не менялось. Мать стирала форму, кормила. Софья Фроловна очень быстро превратилась в болельщицу и строго критиковала сына – тоже спрашивала: «Чего же ты все время стоишь?»
Он уже чувствовал себя постоянно на людях. Но не мог еще точно ответить себе: нравится ли ему это или стесняет?
В Москву переезжать он и не хотел. Можно сказать, что переехал не по своей воле. Жил бы себе в пригородном Перове и дальше – в Мячково на торпедовскую дачу ездили по Старо-Рязанскому шоссе – как раз мимо… «Семиэтажка» –
