беду показалась ему красивой.
Когда меня избрали жрицей, я радовалась. Новый статус возносил меня над другими смертными, делал связующим звеном между ними и такими недосягаемыми богами. Я училась тайным ритуалам прилежно и очень скоро была назначена Верховной жрицей. Ко мне за советом и за исцелением приходили люди, много людей. В какой-то момент я настолько возгордилась, что почувствовала себя выше остальных смертных. Теперь я думаю, что именно это сыграло роковую роль в тот день, когда в храм приехал лорд Дарвалау. Если бы я оставалась такой как остальные, с чувством рабыни, то никогда не посмела бы принять ухаживания лорда, не позволила бы себе влюбиться в него. Но я вдруг поняла, когда лорд обратил на меня внимание, что могу стать равной ему. Дерзкая мысль! Недопустимая мысль! Но тогда я в это верила. И он был слишком красив, и я была молода и доверчива. Мимолетное увлечение приняла за настоящие чувства. Он очаровал меня речами и неповторимым обаянием, присущим богам. Недопустимо влюбляться в бессмертных. Они легко дарят надежду, а затем так же легко её забирают. О нашей связи не знал никто, кроме моей старой служанки. Я не посмела сказать даже отцу, хотя могла. Могла сказать, что это воля лорда заставила меня нарушить обет девственности и спасти себя от позора и изгнания. Но не стала. Я обожала Дарвалау. Обожала его то темно синие, как васильки, то бездонно чёрные глаза, и тонкую линию властного рта, и чувство могущества, которое обретала в его объятиях. Он не заставлял меня любить себя, но он хотел заставить меня забыть. А я не смогла.
Тогда и случилось самое страшное. Последствием недопустимой страсти стала беременность. И опять я не посмела пойти на хитрость и сказать, что лорд взял меня силой. Мне бы поверили, а лорда никто не посмел бы спросить. Но я сказала, что Дарвалау полюбил меня и ребенок под сердцем от любви.
– Ты лгунья! – отец ударил меня по щеке. – Никогда бог не полюбит такое ничтожество!
Отец прав. Он и не полюбил. Полюбила я, до смерти, до боли, до забвения! И потому не посмела соврать. Не посмела спасти себя от нищеты, голода и презрения.
Из селения меня изгнали. К храму я не смела даже приблизиться. Меня кормила старая, нищая и тоже изгнанная из-за меня служанка. Её изгнали потому, что не отказалась от меня, не предала. Из-за того, что, по сути, заменила мне мать. Она уговаривала забыть лорда и всю свою любовь отдать ребенку, который должен родиться. Но своему сыну я ничего не смогла дать, кроме имени – Джек.
Я помню свою могилу. Приличных людей хоронили в саванах. Но у моей служанки не было денег даже на кусок ткани, и она пошла на поле, моё любимое васильковое поле детства. Она нарвала много васильков и устлала ими дно могилы. Я помню свой труп. Глядя на него сложно было поверить, что лорд мог очароваться такой страшной костлявой девицей. Любовь иссушила, выпила меня, выбросила кожу и кости в землю.
Я помню запах и вкус смерти – сладковато – тошнотворный – именно так смердят разлагающиеся трупы. Помню мир мёртвых, мир из
