я была вынуждена посмотреть на него более внимательно. Рассмотреть с ног до головы. И то, что видела, мне определенно не нравилось. Он был полноват и несколько неуклюж. Проседь в волосах, бороздки морщин на лице. Я прежде никогда не обращала внимания на его внешность. Сколько ему? Около пятидесяти? Раньше его возраст тоже не имел для меня значения. Я ничем не интересовалась, кроме того, что было связано с его скучным предметом.
Но неужели мне писал именно он? Я перевела взгляд на его массивные руки, толстые пальцы, монотонно постукивающие по столу в такт словам. Кольца не было. От этого почему-то стало совсем тоскливо. Одинокий мужчина, который неожиданно решил развлечься? Еще один из серии «седина в бороду»? Никакой бороды у него не было, но от этого я чувствовала себя ничуть не легче. И продолжала смотреть на его руки. Неужели именно они творили все те безумства в письмах? Доводили меня до умопомрачения, разжигая такое желание, какого я никогда и ни с кем не испытывала в реальной жизни.
Меня внезапно затошнило. Я уже давно прекратила думать и представлять, кем в действительности является мой таинственный Амур. Наша игра перестала быть таковой, перейдя в нечто, куда более важное. Я, как Психея из мифа, находилась во власти чувств и соглашалась с тем, что Его лицо скрыто от меня. Значение имело лишь, что Он со мной, нуждается во мне.
Но неужели это был Рогачев? На самом деле он? Не просто играл со мной, а, что еще хуже, знал, кто я такая? Все это время знал? Тогда это ужасно. Не просто ужасно, это настоящая катастрофа! Что же мне делать теперь?
Я вздрогнула, вспоминая строки из последнего письма. Сейчас все воспринималось совсем иначе. Не восхитительно возбуждающе, а почти пошло. Отвратительно. Получается, всякий раз, видя меня на лекциях, он мог представить все эти вещи? Я внутренне застонала от отчаянья, однако постаралась воззвать к голосу рассудка. Может быть, все же это какая-то ошибка. Но был только один способ проверить это.
Я выбрала момент, когда Рогачев отвернулся к доске, и дрожащими пальцами потянулась к телефону, почти молясь о том, чтобы мои опасения не подтвердились. Не знаю, к кому я обращалась со своей немыслимой просьбой, но так было важно сейчас убедиться в обратном.
Как бы я хотела знать, что ты делаешь сейчас. Соскучилась безумно…
Я была вынуждена схитрить. В любое другое время такое сообщение было бы правдивым и верным, и точно бы отражало то, что я чувствую, но сейчас я преследовала совсем другую цель: получить хоть какой-то знак, что ошиблась. Что мужчина из моих писем – это кто-то другой, а не тот, глядя на которого, мне хочется убежать на край света.
Писк входящего сообщения в тишине аудитории, где не было слышно никаких иных звуков, кроме голоса доцента, показался мне громовым. Все отключали телефоны на время лекции. Все, кроме… Рогачев обернулся на звук и, как будто растерявшись, торопливо шагнул к столу.
– Прошу прощения, – заявил, не глядя на студентов. Уставился в экран, а потом на его лице снова появилась улыбка. Второй
