материальнее. И отец, опасаясь все сильнее, решает, что лимит его терпения исчерпан. Он вместе со своим другом, которому доверяет все в своей жизни и даже больше, меняет ей имя, биографию, документы, уничтожая все до единой информацию о ее прошлой жизни, вплоть до нее самой. Он говорит ей: «Я даю тебе неделю. Потом ты можешь обижаться на меня, не разговаривать со мной, кричать, злиться, ненавидеть меня, проклинать, – все что угодно, но ровно через неделю ты уезжаешь отсюда с концами». И через неделю вечером, почти в ночь, она улетает навсегда и живет новой жизнью, безжалостно покончив со старой. Она начинает жить с нового листа, не испытывая никаких страхов и трудностей, похитители с горя отпадают, и все счастливы.
– Но это же какой-то бред! Разве можно спрятаться от самой себя? Все равно когда-нибудь придет время, и ей захочется вернуть все назад, и как бы там хорошо ни было, ей будет одиноко без той жизни, в которой она варилась до этого. Я бы не смогла так!
Если бы ты знала, как я не хочу бежать от себя, ты бы ей посочувствовала! Все, что мне хочется, так это найти своего охотника и избавиться от него, чтобы все было как прежде, а не так! Я не хочу прощаться с этой судьбой, мне нравиться быть просто избалованным ребенком, которого любят родители и друзья, а не жить непонятно где и делать вид, что все хорошо и я не испытываю одиночества от того, что все вокруг меня чужое. Мне нравится быть собой. Очень нравится.
– Ну а вдруг она не хотела, но того требовали обстоятельства, лучше же быть живой, чем кормить червяков! – Вскрикнул я, дернув рукой, отчего кружка, стоявшая возле, с грохотом опрокинулась на стол, вылив содержимое. – Чёрт! – Я посмотрел на Дашу, она чуть отшатнулась от стола, слегка ломая пальцы рук. Похоже, своей реакцией я испугал ее, потому что повисла душащая тишина, прерывавшаяся лишь каплями чая, падающими на пол с края стола.
– Пирожочек, это просто кино! Если тебе важно услышать, что я разделяю твое возмущение, – да, я разделяю, но, пожалуйста, не будь таким ранимым, у тебя так нервов на оставшуюся жизнь не хватит, – вполголоса произнесла Даша, обхватив бокал двумя руками, отбросив перед этим мешающие волосы с лица.
– Прости, я не хотел так громко… – М-да, это, конечно, не совсем то, что я хотел рассказать, но зерно посажено, оставалось только ждать, взойдет оно или нет.
– Все нормально! – Даша улыбнулась, но слабая тень нервозности в ее глазах все ещё неярко сверкала. – Давай помогу, – она подошла ко мне со стопкой салфеток в руках, пока я доставал тряпку из напольного ящика. Я кивнул, оставив ей лужу на столе, а сам принялся за пол.
Внутри мне даже стало как-то спокойнее, что я ей все выложил через эту Стефанию, но совесть все равно пульсировала где-то в затылке, напоминая мне о том, что я трус. У меня словно все мысли состояли из одного слова. Трус! Трус! Трус! Трус! Трус! Ужасно зрелище. Я поморщился, потирая висок холодной ладонью, пытаясь избавиться от этой колющей пульсации в голове, пока у меня не стало жечь шрам на запястье. Казалось, будто невидимое лезвие резало меня без ножа, отчего я лишь сильнее поморщился,
