здоровый мужик сгорел от рака за полгода. Она нянчилась с ним, как с ребенком, совсем забросив единственного сына, который обиделся на ее равнодушие и так и не смог ее простить. Лешка уходил страшно, теряя каждый день что-то, что делало его Катиным любимым. Он умер у нее на руках. Как моя подруга пережила смерть Лехи – отдельная история. Она не проронила слезинки, похоронив часть своей души вместе с любимым мужем. А вторую часть забрал Сенька, который окончил школу и уехал учиться за границу, да там и остался. Катюшка ездила к нему в гости раз в год, возвращалась воодушевленная, показывала мне фотографии внуков и дома, в котором живет ее сын, но глаза ее выдавали глубокую тоску, поселившуюся в сердце. Внуки не говорили по-русски, и общение с ними сводилось почти к нулю, сноха, иностранка, раздражала своей криворукостью, а сын стал чужим еще тогда, когда она занималась Алексеем и совсем упустила мальчишку.
«Найди себе мужика», – советовали ей доброхоты. А она до сих пор любит своего Алексея.
«Не предам», – тихо, но уверенно, говорит она и не обращает внимания на людей, крутящих пальцем у виска, и не обижается.
«Они не поймут», – увещевает себя Катя.
– А я ведь тоже убегала от своих мальчишек, – грустно улыбается Катя, – к маме. Эх, как бы знать, что так случится, ни минуты бы не упустила. Ни секунды.
В комнате звонит телефон, а мы сидим, пьем вино и плачем, не обращая никакого внимания на разрывающийся аппарат.
– Кать, спасибо тебе, – говорю я утром, обняв свою подругу. Она варит кофе и загадочно улыбается, а потом протягивает мне листок бумаги, на котором рукой моего Жорика нарисована наша семья: сильный папа, вцепившиеся друг другу в волосы старший сын и дочка и он, держащий за руку растрепанное красномордое чудовище, под которым кривыми буквами выведено слово «мама».
– Иди, дверь открывай, они там уже полчаса стоят, ждут. Боятся, что не простишь их, потому не заходят. Запретили будить тебя. Гошка всю ночь по городу колесил, тебя искал, а мы трубку не брали, две клуши. Любят они тебя. Очень любят. Просто не всегда умеют показать эту свою любовь.
– Ну наконец-то, мать, – бубнит сын, когда я распахиваю входную дверь. – Спишь, как лошадь. Мы замерзли, между прочим.
– Заткнись, Димка, она и так из-за тебя ушла, – сквозь зубы цедит дочь, примеряясь, как бы половчее вцепиться в непослушную шевелюру брата.
– Вот, это тебе, – неловко сует мне в руки муж букет моих нелюбимых вонючих лилий и отводит взгляд. – Поехали домой, а?
– Мамочка, тебе понравился рисунок? – смотрит на меня Жорик чистыми глазенками.
Я люблю их. Умираю от любви. Готова простить все, лишь бы мое сумасшедшее, ненормальное, вечно голодное и недовольное семейство было рядом. И они меня любят, я знаю. Это видно по тому, как муж заботливо укрывает меня, уснувшую на диване в кухне, одеялом. Как старший сын трогательно носит мне чай, когда я болею. Как дочка моет посуду и тихонько напевает, когда я возвращаюсь с работы уставшая и разбитая. Как маленький сын ластится,
