и взгляде. Взгляд Полины был мягче. Если Пенелопа прожигала меня, то Полина затягивала как болото. Чем дольше смотришь на неё, тем глубже увязаешь. Они так похожи. Но в то же время слишком разные.
Я до сих пор удивляюсь, как нам удалось всех обдурить. На руку сыграло, конечно, то, что Пенелопа училась всего семь месяцев. Слишком близко её знали немногие, даже соседка по комнате не заметила подмены.
Первые дни в академии прошли спокойно. Полина посещала занятия и вела себя крайне осторожно. Молчаливый и печальный вид, который ей удалось сыграть, никого не удивил. После смерти опекуна Пенелопа действительно не улыбалась. Глаза были красными от слёз почти каждый день. Она не разговаривала с друзьями в столовой, обсуждая что-то, как прежде. Не проявляла инициативу на занятиях.
Ещё пара месяцев подобного поведения никого бы не удивили. Этого бы мне хватило. Но это было до того, как выяснилось о наличии магии у Полины. Ничего хорошего такой расклад не сулил.
Магия, если есть, просыпается в подростковом возрасте или раньше. Владение ею изучают в школах либо дома до восемнадцати лет. После проходят проверку на вторую ступень. Если потенциал позволяет, маг может учиться дальше. Радужная академия обучает магов третьей ступени, высшей. Таким уровнем обладают немногие, сюда поступают, когда исполняется двадцать один. Именно к этому возрасту «дозревает» весь магический потенциал.
Полина создала световой шар из чистой светлой магии. Я видел это собственными глазами. Это вышло спонтанно, не сомневаюсь, но со стороны всё выглядело иначе. Самое странное – на такое способны только очень сильные маги. Маги третьей ступени. Но Полина сказала, что магией вовсе не обладала.
Веки девушки дрогнули, ресницы затрепетали.
– У меня от тебя изжога будет, – выдала она первым делом. Я усмехнулся и закинул ногу на ногу. Скрестив руки в замок, посмотрел на Полину со всей строгостью, на которую был способен. В конце концов, она могла мне соврать. А как ответственный опекун я не должен позволять… Вот только Полина не моя подопечная. В её мире вообще не требуется опекать женщин до их замужества. У них нет подобных дебильных порядков, как она сама выразилась. Хотя в этом тоже она могла соврать.
– У тебя тяжёлый взгляд, тебе говорили? – спросила она, приподнимаясь на локтях.
– Нет, мне говорили, что у меня красивые глаза и что от моего взгляда подгибаются коленки.
Ничего не мог с собой поделать, но провоцировать её злость, за которой она так тщательно пыталась скрыть смущение, – чистое удовольствие. Койки в лазарете отделялись белыми ширмами, чтобы создать иллюзию уединённости. Но сейчас в больничном зале действительно никого, кроме нас с Полиной, не было.
– Какой же ты… – она фыркнула, недоговорив, и попыталась встать. Но я остановил её жестом.
– Есть разговор, сиди.
– Здесь? – удивилась она и помотала головой, осматриваясь. – Кстати, где это мы?
– В лазарете.
– Могла
