чтобы меня не видеть. Я морщусь, но держусь. Не стоит кусаться, пока все не выясню. Смотрю на опекуна, подавляя желание отвернуться. Он похож на моего директора в школе, и я бывала в кабинете директора раза три каждый учебный год. Но причина была иной. Обычно меня хвалили, холили и лелеяли, лишь бы наследница богатой семьи ни в чем не нуждалась, а деньги продолжали поступать. Ведь опекун обеспокоился тем, чтобы школа получала благотворительные взносы, а я оставалась анонимной (по большей части) ученицей, на которую почти не обращали внимания.
– Рассказывай.
Порой мне кажется, что опекуну не хватает словарного запаса, чтобы общаться как полагается взрослому образованному, учитывая библиотеку за моей спиной, человеку. Он чеканит каждое слово, словно оно дается с трудом, и опекун предпочел бы вовсе молчать. Заниматься разгадкой я не планирую, как и отчитываться. Поэтому упрямо молчу, давясь собственным ядом.
Опекун подается вперед, опускает руки на гладкую столешницу и смотрит теперь на меня.
Сжимаюсь и чувствую, как подступает тошнота. Неужели меня будет мутить каждый раз, когда он так смотрит – словно чертов сканер, от излучения которого вскипают кишки?
– Ну же.
Я складываю руки перед собой, переплетаю их на груди и закрываюсь.
– Эрика.
Вздрагиваю.
Черт, когда он в последний раз называл меня по имени? Не помню. Может, когда я была крошечной и ходила пешком под стол? Может быть, тогда, но после смерти родителей… Никогда.
– Чем быстрее расскажешь, что вчера устроила, тем быстрее уйдешь.
Самое длинное на моей памяти предложение. И вполне дружелюбное, если не учитывать того, кто со мной говорит и какие мотивы имеет. Опекун явно не рад видеть меня в своем доме, а я еще меньше рада оставаться здесь.
Сглатываю тошнотворный комок и опускаю глаза, рассматривая блеклый след на футболке. Мне нужно уйти, помыться, переодеться. Просто поспать.
– Я планировала устроить вечеринку. Раз уж день рождения нормально не отметила.
Я отметила совершеннолетие неделю назад и даже получила несколько подарков от дальних родственников, друзей нашей семьи (кто все еще помнил), от компании и каких-то неизвестных мне людей. От Лекси тоже. И всё. Опекун, скорее всего, вовсе не планировал вспоминать про меня.
– И?
Ему мало! Конечно же, он хочет знать всё.
– Просто вечеринка. – Пожимая плечами, поднимаю голову. Пусть смотрит мне в глаза. Я не вру. Все, что там случилось – дело рук Лекси, а не моих. Я лишь согласилась.
Опекун не смотрит. То есть смотрит в мою сторону, но словно поверх головы. Я мысленно хмыкаю и кривлю улыбку. Ему противно точно так же, как и мне. Взаимно.
– Там были несовершеннолетние и алкоголь.
Я пожимаю плечами.
– Их не приглашали. Должны были быть только мои одноклассники, которым уже исполнилось восемнадцать.
Нашим
