горло и захлюпав слезами, спрятала сырое лицо в ладони, подобно испуганному ребёнку, впервые столкнувшемуся с непонятной для него порнографией взрослой жизни.
– Надо же, какие падлы твои родаки, – Чуб насупился, расстроившись наконец по-настоящему. – Вот это они уже очень зря устраивают такую хрень. Ну ладно, переругались наши предки промеж собой, но что я-то им сделал плохого? Ведь ни единого слова поперёк не сказал, и вот на тебе! Как можно после этого иметь нормальное отношение к таким людям? Нет, ну тогда и я с ними буду обходиться не лучше, чем они со мной. В упор видеть не стану их с сегодняшнего дня, вот хоть нос к носу столкнусь, а не стану. В самом деле, кто они такие для меня? Да никто, два пустых места, вот и весь сказ. Какой привет, такой и ответ. Ничего-ничего, они ещё пожалеют!
– Не обижайся на них, миленький, – глухо отозвалась она сквозь мокрые ладони. – Ты ведь сам видел, как твой… наш отец вчера на них кричал и разными оскорблениями ругался. А теперь и мой папа вызверился: как глянет – трава вянет. Оголтелый прямо, ничего слушать не хочет.
– Я-то думал, случайная ерунда распузырилась вчера, обыкновенная буря в стакане воды, а оно вон как вышло.
– Неладно, ох как неладно получилось, что наши родители разругались.
– Да и чёрт с ними. Мой батя, конечно, тоже хорош. Орёл недощипанный. Но твои – ещё большие говнюки, чем он, даже и не думай спорить, чтоб я не сердился! С их стороны ничего подлее нельзя было придумать. Вот же жизнь собачья, вечно у нас что-нибудь не слава богу, если не всё сразу… Ну ладно, Маша, ты давай сходи на кухню, спроси у матери: она там завтрак ещё не сконструировала?
Мария покорно отняла ладони от побагровевшего лица и вышла из спальни, шмыгая носом.
А Чуб, открыв тумбочку, извлёк оттуда нераспечатанную пачку сигарет и спичечный коробок. После нервных моментов отчего-то всегда хотелось курить.
***
Табачный дым способствовал не столько скорости мыслей, сколько мягкости их скольжения – и, как следствие, спокойному пониманию второстепенности умозрительного мира по отношению к реальным ощущениям, особенно приятным, о которых только и стоит думать и строить планы.
Чуб лежал в постели, неторопливо курил в ожидании завтрака, лениво пуская расплывавшиеся колечки сизого дыма в давно не знавший побелки потолок, и глядел на стену, испятнанную дрожащим изжелта-бело-серым узорочьем солнечного света. А в голове у него крутилось, что наплевать ему на всяких там будущих родственников, пусть бесятся, хоть перегрызутся между собой, если им нравится; а его, Николая Чубаря, сегодня ждёт полновесный выходной день, когда можно ничего не делать; скоро, вон, предки отравятся ишачить в огороде, а он останется дома вдвоём с Машкой, и… кто его знает, какие ещё фантазии появлялись в неизбалованных и, как следствие, малоприхотливых извилинах Чуба. Но ему было приятно, это точно.
Время плыло на месте, как в жаркую погоду плывёт масло по бутерброду,
