– и Чуб ощутил. Слова, ноты, грюки, взвизги, хохотки летели с разных сторон, делая дырки в воздухе; и ему захотелось убежать, поскольку он поймал себя на том, что опасается вдыхать эти дырки, из-за которых может получиться засорение лёгких или ещё какая-нибудь неприятная хвороба. Однако Чуб, конечно, понимал, что его опасение не имеет под собой правильной почвы, а из-за одной голой фантазии впадать в панику и шарахаться глупо. Потому он остался сидеть на месте и постарался, пересилив себя, смотреть на всё прежним безбоязненным взором. Пусть не сразу, но это ему удалось. После чего застольное мероприятие вошло в прежние берега и потекло обыкновенным темпом, не обещая дальнейших сюрпризов. Глянуть со стороны – свадьба как свадьба, ничего особенного. Оставалось только расслабиться и ждать её окончания, не обделяя себя выпивкой и закусками. Что Чуб и сделал за неимением лучшего.
Он пил и ел, и даже полумашинально отвечал на какие-то вопросы односложными «да», «нет», «угу», «мнэ», «ёпрст», «тю», «хмыкх» и всяко-разно в подобном духе. А сам отвлёкся сознанием, упёршись темноструйным взглядом в ствол старой вишни. Вспоминал, как в детстве метал в это дерево большой кухонный нож с наборной рукояткой из цветной пластмассы, воображая себя то индейцем, то ковбоем, то разведчиком в тылу врага, то охотником на инопланетных чудовищ, то ещё невесть кем. Покалеченная вишня плакала густыми тягучими слезами, которые впитывали солнечный свет, делаясь сначала янтарными, затем – золотисто-коричневатыми, и постепенно застывали. Через время Чуб собирал в банку из-под майонеза полуотвердевшие вишнёвые слёзы, заливал их кипятком – в итоге получался клей. Хотя на хрена ему был нужен этот клей? Теперь и не вспомнить. Скорее всего, просто для забавы. Майонезная банка с её бесполезным содержимым могла затем полгода покрываться пылью на полке в кладовой, пока мать не убеждалась, что Чуб о ней позабыл. После того изделию из вишнёвых слёз была прямая дорога на помойку.
Упомянутое воспоминание повлекло за собой другие эпизоды из детства, связанные с родным двором, с матерью и отцом, с каждым деревом и кустом, с домашними питомцами, собаками и кошками, которые давно издохли, с поросятами и курами, коих выкармливали, холили и лелеяли, а затем благополучно схарчили всем семейством, с играми, мечтами и фантазиями, рождавшимися там и сям в разных углах двора… Ерунда, конечно, а всё же ничего, занимательно. По старой памяти, что по грамоте, можно кататься более-менее гладко и безболезненно.
***
По мере того как вечер угасал, постепенно затухали и гости. Но упорно не желал униматься батя, каждому поочередно рассказывавший застарелую историю о том, что когда он служил в Ростовской области, случилось ему ехать в одной электричке с пьяным дядькой. Дядька направлялся к родичам на свадьбу и вёз в мешке живую свинью: сначала он сидел на лавке, потом прилёг на неё, а когда вагон качнуло – и вовсе свалился на мешок со свиньёй. Та с перепугу ужасно завизжала,
