на его коленях – и говорили, говорили, говорили… Всё начало рушиться ещё до Сашкиного рождения.
– Ты всегда была такой, – меньше всего мне нужна ностальгическая хрипотца в тихом голосе, – резкой и неуправляемой, но я вовремя тормозил твои порывы, – слёзы всё-таки прочерчивают две влажные дорожки по щекам, голосу я не доверяю. – Ты же моя пантера, Кир! Вся, от светлой макушки до ямки на ногте среднего пальца левой ноги!
– А Меркулова тогда кто? – шёпот маскирует слёзы. – Мне не нужны твои признания, знаю и так, что она не первая твоя подстилка, – вспомнив сцену в номере, я повышаю голос. – Но кто стал первой? Твоя Инночка подсуетилась, пока я полгода дохла от токсикоза и ещё три на сохранении? Или ты нашёл себе кого попроще? – я догадливо ахаю. – А может всё началось ещё тогда, со смазливой дочки Ивана Аркадьевича?
– Бред твоего воспалённого сознания! – жёстко отзывается он, но я словно сижу рядом и вижу как нервно Кирилл глотает коньяк, и как дёргается рука за пачкой сигарет, которой не было уже как три года.
– Значит, всё-таки дочка, – лучше бы я встретила Хоффмана на пару лет раньше. Розовые очки разбились, но раны от осколков ещё долго будут отравлять мне жизнь.
– Как ты узнала про Ли… Меркулову?
– Мир не без добрых людей, – оговорка впилась очередной длинной иглой в сердце. Самое время стравить Кирилла и Хоффмана, но я молчу, не в силах объяснить это даже себе.
– Тот сопляк… – с особым удовлетворением протягивает он, – побочная Ипатьевская ветвь, – и столько презрения в голосе, что я не могу удержаться.
– О чём ты?
– Так ты не в курсе с кем спишь? – тихий издевательский смешок действует не хуже пощёчины. – Хоффман – фамилия матери, по отцу щенок – Ипатьев.
– Ему двадцать восемь, – напоминаю я, забыв про слёзы.
Ипатьев… Что-то такое мелькает на границе сознания, но мысль не даётся в руки. Где же я это слышала?
– Спроси у любовничка, – Кирилл ловит волну, возвращая разговору нужный тон. – Под ним ты стонешь также громко, а, Кира?
– Самсонов, – я возвращаюсь в реальность, – ты предал меня! – в трубке стало тихо. – Выбросил на помойку моё достоинство и будущее нашей семьи. Наплевал на всё, что между нами было! – перед глазами экстаз Меркуловой и горечь в моих словах становится вязкой, ощутимой даже на том конце провода. – А я ведь хотела родить тебе ребёнка… – его судорожный вздох и мой жалящий ответ. – Как хорошо, Самсонов, что таблетки закончатся только завтра! Я скуплю все пачки в городе и больше не позволю никому залезть ко мне в душу! Спасибо, ты многому меня научил!
– Кира, – я словно наяву вижу, как он потерянно запускает руку в волосы, – прости меня, родная! – всего лишь шёпот, но я срываюсь и он слышит судорожный вздох. – Любимая, единственная моя, скажи, что ты хочешь и я всё сделаю! Переверну мир только бы ты меня простила! Жизнью клянусь, Кирёнок! Кир! Кира, ты плачешь?! – он видел мои слёзы лишь раз – когда умерла мама, и мне бы съязвить, уколоть больнее, но горло
