отсюда слышу тяжелые вздохи, которые специально для меня подготовлены.
– Ольга, ты свободна, спасибо, что подстраховала, – раздается сухой голос Снежаны.
– Я м-могла бы еще немного… – провожая меня взглядом, с какой-то странной заминкой выдвигает предложение девушка. – Здесь так много звонков, что…
Мне казалось, что работа в отделе закупок также предполагает частое общение по телефону. Смысл так биться за то, чтобы поднимать трубку здесь? Но у меня нет возможности всерьез задуматься об этой странности, потому что из моего кабинета слышится еще один вздох моей матери, на этот раз более громкий и нетерпеливый, а моя помощница уже отвечает:
– Спасибо, Ольга, думаю, сегодня твоя помощь больше не понадобится. Я справлюсь одна.
Вот и отлично.
Терпеть не могу вносить коррективы в то, что меня более чем устраивает.
Толкаю дверь своего кабинета и, не поддаваясь на провокацию матери, которая при виде меня старается преобразить скуку в скорбь, приветливо улыбаюсь.
– Доброе утро, – использую фразу, которую слышал сегодня десятки раз и на которую можно ответить лишь тем же.
Но нет.
Легкий путь не для мамы.
Она кокетливо проводит ладонью по тщательно уложенным темным локонам, еще раз вздыхает – не так громко, как раньше, потому что я близко, можно дать легким и отдохнуть, и печально мне отвечает:
– Да какое там доброе!
Постучав, в кабинет входит моя помощница. Расщедривается на улыбку, что с ней случается редко, и ставит на стол перед моей матерью дымящийся стаканчик с кофе.
– Как вы любите, Зинаида Викторовна, – рапортует Снежана. – С перцем чили, без сахара.
– Спасибо, – благодарит ее мама, бросает взгляд на стаканчик и неохотно замечает, делая первый глоток: – Впрочем, теперь утро действительно чуточку лучше.
Снежана оставляет нас один на один.
Мне хватает взгляда на мать, чтобы догадаться о цели ее визита. Жаль, что я не могу так быстро вычислить ее информатора.
Но то, как она подготовилась к встрече, сомнений не оставляет: кто-то уже проболтался о Пашкиной свадьбе.
У матери очень живое лицо, и сейчас ей довольно трудно так долго удерживать на нем скорбь, чтобы соответствовать образу. Грустные вздохи, глоток любимого кофе с таким видом, будто только он и может спасти ее от внезапной депрессии. Ну и самое главное, если я вдруг не замечу намеков на траурность этого дня – черное платье, вопреки любви исключительно к светлой одежде.
– Мам, – целую ее в щеку и тут же улавливаю очередной тяжкий вздох, – какими судьбами?
– И ты еще спрашиваешь?! – восклицает она удивленно, но понимает, что выбыла из образа человека, которому уже ничего не поможет, и добавляет уныло: – У кого-то действительно что-то меняется в судьбах, грядут удивительные перемены, а у меня…
Пока она выдерживает паузу, во время которой я должен проникнуться,
