пережила, что же с ней произошло? Что вообще происходит?!». Мысли в его голове бурлили кипящей лавой. Глеб старался от них избавиться. Он пытался ровно дышать этим тяжелым запахом увечий, страданий и боли. «У них, оказывается, есть запах» – Вспыхнула в голове очередная мысль.
Девушка перевернулась на живот, она, по видимости, понимала, что Глеб помогает ей, и он продолжил. На секунду он взглянул в окно. Через тонкую сетку тюли было видно голубое небо и кучевые облака, подсвеченные полуденным солнцем, едва проглядывающим через плотные тучи. Таким образом, он хотел успокоиться, взглянув на что-нибудь вечное, но это не помогло. Глеб начал чувствовать нервную усталость и, как следствие – мышечную тяжесть.
Наконец он закончил приводить ее в порядок и засуетился, подыскивая ей вещи, среди своих. Теперь ему стало весьма неловко перед ней за ее наготу. Но видно ей сейчас было не до неловкости.
Хоть она уже и не дышала так быстро, все же в ней виднелось некое ощущение боли и истерии. Он нашел в стиральной машине полувысушенные рубашки. Одну он кинул на кровать рядом с девушкой. Еще он дал ей чистые спортивные штаны, не самые последние, и помог ей одеться. Она снова легла. Глеб немного успокоился. Разве что – «немного». Он медленно мерил комнату тихими шагами, стараясь обдумать происшедшее. – «Так… я поднял трубку, услышал дыхание, открыл дверь шкафа – изувеченная девушка… Нет, что-то не то. Так, снова… я поднял трубку телефона, услышал то же самое дыхание, затем оно словно перенеслось в шкаф, открыл двери шкафа – изувеченная девушка, истекающая кровью. Но как же она оказалась в шкафу? А может, ее положили туда, когда меня не было дома?» – Глеб заглянул в шкаф. Дно его было залито свежей кровью. Закрыв шкаф, Глеб задумался еще раз. – «Нет, она точно появилась сама собой, свалилась на мои плечи откуда-то. Все это странно. Мне кажется, все это связано – мужчина в парке, то есть этот Александр Петрович, и эти звонки по телефону. Может, все-таки прав был этот дедуля, что мне пригодится этот его фантик с „Пiвденной Нiчью“. Съездить к нему, что ли?» – Глеб посмотрел на девушку и, будто спрашивая у нее взглядом, подумал. – «Она может ходить? Да… хотя, пока что незачем».
Девушка лежала, раскинувшись на постели. Иногда она вздрагивала, резко втягивая в себя воздух, покрывалась крупинками пота, точно в этот момент испытывала резкую колющую или иную боль. Пока она не подавала признаков просьбы чего-либо. Ее мокрые светлые волосы беспорядочно расползлись по подушке. Она смотрела в окно на небо и облака, или, по крайней мере, было похоже, что она смотрела туда и моргала, роняя слезы, которые являлись ненавязчивым отражением боли и страха за пережитое. Глебу захотелось обнять ее, утешить, тихо шепнув ей на ухо нечто вроде «Ну, же, успокойся, все позади – я же с тобой…». Это было глупее некуда. И вместо этого он лишь тихо буркнул себе под нос.
– Надо что-то делать.
Девушка медленно отрицательно закивала,
