даже не успела испугаться, как вдруг, ослаб напор горячего тела, лежащего на ней. Пропала и его ладонь перед ее глазами, после которой остались лишь танцующие спирали черного дыма.
Он исчез.
Незнакомец исчез, оставив ее едва живую, неспособную ни мыслить, ни двигаться, и даже что-то чувствовать. Лика еще никогда не ощущала себя такой аморфной. Что же такое с ней сейчас произошло?..
Но когда вернулись чувства, накатила такая тягучая и невыносимая тоска, что внутри все сжалось, будто его боль осталась вместе с ней, заглушая все приятные ощущения, которые она только что пережила. Перевернувшись на бок, Лика прижала к груди ладонь, пытаясь унять разгулявшиеся чувства, и ощущая, как по щекам стекают соленые капли. Поджимая к себе ноги, она свернулась в комочек боли, ЕГО боли, и, наконец, ощущая, какой липкой стала кожа после его прикосновений. Его тьма оставила на ней свои следы. Но она не чувствовала отвращения в этот раз, как бывало раньше. Она чувствовала жгучее сожаление, что ничем не может помочь.
И постепенно к ней стало возвращаться трезвое сознание, проясняя мысли. Но боль не утихала, она лишь свернулась внутри нее, найдя себе уютное местечко, и оставив о себе напоминание в виде горечи. Такое с ней было впервые, как и все, что тут сегодня происходило.
Вопросы! Вопросы! Вопросы! Они атаковали ее, как свора голодных и диких котов. Кто же этот незнакомец? Зачем он приходил? Почему ушел? Когда же вернется, и когда она снова сможет его увидеть? Почему не овладел ею? И что вообще происходит?! Кем же была та дикая и рогатая стайка «обезьян»? И что же ей теперь делать с испорченными картинами?
Оглядев комнату, Лика застонала. Вокруг было все плохо… очень плохо. В ее студии царил полный бардак, какого еще не знала эта комната при всей одержимости и порой невнимании ее хозяйки к мусору. Хотя, и не все было так безнадежно, кое-что осталось целым. Только вот…
Смахнув с глаз слезы, Лика подползла к холсту, на котором сегодня пыталась запечатлеть своего незнакомца, и на который было страшно смотреть. Картина было испорчена безвозвратно. Но как же так! Она должна нарисовать его портрет, ей НУЖЕН этот портрет. Она хотела смотреть на его лицо бесконечно. Если этого не желал позволять ей сам незнакомец, у нее, хотя бы, будет изображение, как его частичка. Это казалось ей таким жизненно необходимым, что Лика поднялась на ноги, вернула на место мольберт, поставила на него чистый холст, отыскала карандаш и, даже не заботясь об одежде, снова села рисовать знакомые черты.
И не важно, что она устала. Не важно, что в комнате не горит свет, которого ей вскоре станет достаточно с улицы, где уже пробивались первые лучи солнца. Как и не важно, что хочется плакать, даже выть от тоски. И совсем не важно, что ей ни капельки не стыдно после того, что она позволила постороннему мужчине… нет, он уже не был посторонним… и никогда им не был. Он был тем, кого признали ее душа и тело как кого-то родного и необходимого. И она нарисует его портрет, и не для кого-нибудь, а для себя. Но пока карандаш скользил по бумаге, в голове Лики продолжали крутиться
