ковылять за ним на половину разутый, всё еще не промазывая мима нот. И чтоб потом – остаток песенки отпеть и оттанцевать наполовину босым, дирижируя видавшей виды, но очень креативной обувью, которой истоптал немало танцполов. Ну не успел он переобуться вчера с корпоратива!
Правая трибуна с этого всего угарала, левая – старалась понегодовать хоть для проформы. Сдерживая улыби.
Мало того, что он не смог сам не откликнуться на эту песню, одну из самых своих легких и настроенческих, а потом на ответную реакцию на неё, так ещё и форсмажорчик – вместо того чтоб сбить – развеселил и самого. Всё постороннее облетело окончательно, уступив место чистому ощущению, когда энергия накачивает и пронизывает насквозь, и ты – просто собираешь её извне и направляешь.
Ну а потом он предложил выбрать верной правой трибуне из его репертуара – чем он сегодня закончит. Только с условием – не тем, что он сейчас поет каждый день! Жребий пал на песню… которая немного поставила его в тупик, хоть и срезонировала с его внутренним, несценическим настроением. Из глубины.
Это была лирика, довольно тонкая, хоть он лихо танцевал и под неё, маскируя пропитывающую её грусть. Песня про «болит», про оглядыывание назад и странные неясные надежды. Чувственная, мужская, не жалостливая, не отнимавшая у него достоинства, но наделявшая его человечностью. После всех этих его детских песенок и позерства. Песня без возраста. Но очень персонализированная, будто закодированная – никто не смог бы больше исполнить её кроме её исходных исполнителей.
Подвох был в том, что обычно это был дуэт. С тем самым владельцем временно-его-шней машины. Довольно сложная исполнительски и по дыханию, для одного, даже очень крепкого и прокаченного вокалиста, она была почти невыполнимой задачей. Особенно после уже исполненного только что сэта.
Но он – решился. Он начал привыкать, что наступило время смелых решений без оглядок, когда ни шагу назад, и нужно пробовать даже, и именно то, что кажется неподъемным.
Это была хорошая песня. Звучавшая точечно даже на радио, и побурлившая немного в интернет-чартах, выжимавшая влагу из глаз милых танцующих преданных девчонок с правой трибуны, и звучавшая всем его нутром, и лицом тоже – в зеркалочках «серьёшек» слева. Она качала и трогала одновременно.
И он вытянул её, в одиночку. Чуть не задохнулся, но вновь пропотевший насквозь, чувствовал себя одолевшим этот марафон. Победителем.
Это было исповедью. Как же странно было распахиваться перед этими – столь другими людьми! И рассказывать о прошлом – той, в ком он заподозрил свое будущее…
А на экране – лишь крепкий залихвацкий голос, произносящий малопонятные слова, танец узора на рефлексирующей шее, и трепет ресниц на крупных планах.
Он вспомнил то чувство, когда закончил: хотелось еще! Не хотелось отпускать этот момент! Его накачало такой мощью веры в себя, необъяснимых стихий, в которых он – инициатор и «щепка» одновременно,
