буги-вуги, вместо того, чтобы заниматься политучебой и трудиться на благо Родины и ее могущества? А ведь, сколько ценных, стратегически важных материалов и радиодеталей идет на их изготовление вместо того, чтобы идти на оборону страны от внешних и внутренних врагов.
От волнения у Иосифа Ильича пропал аппетит, он вскочил с табурета, нервно размял папиросу , отчего она вся рассыпалась, вытащил из пачки новую "беломорину" и схватил коробок спичек, оказавшийся пустым. В раздражении бросая коробок в мусорное ведро, Иосиф Ильич заметил на холодильнике зажигалку сына. Схватив ее, Иосиф Ильич жадно прикурил и отправил зажигалку вслед за пустым коробком в ведро. Нечего пользоваться капиталистическими штучками. Эта зажигалка стоит дешевле его "Беломора". Сколько раз он твердил сыну, что Запад их специально развращает, подсовывая свои дешевые одноразовые товары, чтобы они впали в зависимость от этого проклятого Запада, а он, усыпив их бдительность, стал бы диктовать им свои условия, и, в конце концов, окончательно поработил бы их. В ответ сын только ухмылялся, показывая свою полную политическую близорукость.
Перекурив, Иосиф Ильич почувствовал себя значительно лучше, и, почти успокоившись, заглянул в комнату к дочери.
Лежа на тахте и слушая магнитофон, дочь листала какой-то журнал. Иосиф Ильич пригляделся – не порнографический ли, и, не заметив ничего предосудительного, спросил:
– Елена, ты выучила уроки?
Вздрогнув от неожиданности, дочь подняла голову на отца, удивленно посмотрела на него и, улыбнувшись, ответила:
– Папуль, ну ты же не на заседании своей ячейки. К чему такая официальность? К тому же, сегодня пятница, а завтра, если ты помнишь – суббота, и нам дали выходной.
Немного смутившись от улыбки, которой его одарила дочь и которая ему так нравилась, Иосиф Ильич потоптался на месте и, не найдя ничего лучшего как сказать: – В твоем возрасте я учился по шесть дней в неделю, – он закрыл дверь.
– Ты уже поужинал, Осик?– спросила у него жена, оторвав взгляд от журнала, который она просматривала, не обращая внимания на включенный телевизор.
– Да, – бухнулся Иосиф Ильич в кресло, с неудовольствием посмотрев на яркий журнал в руках жены с полунагой красоткой на обложке.
Из всех людей на Земле, жена одна называла его Осиком. Дочь звала его папулей, сын – отцом или батей, а товарищи по партии чаше всего по имени-отчеству и изредка – Ильич, на что он всегда поправлял: "Не Ильич, а Иосиф Ильич", считая, что зваться вот так просто – Ильич, он не достоин. Честно говоря, ему нравилось, когда его звали именно Ильичом. Но после того, как однажды, несколько лет тому назад, дочь спросила за столом: "Папуль, что значит – от Ильича до Ильича без штанов и калача?". Иосиф Ильич стал ощущать какую-то двусмысленность, когда к нему обращались только по отчеству.
Полистав журнал и убедившись, что любимого сериала уже не будет, жена встала и направилась
