му более широко, проблеме формирования (или создания) национальных коллективов (наций) на территории современных России, Украины, Белоруссии и Новороссии. То есть на том этническом пространстве, которое изначально обозначалось как «русское» (русское в широком и потому наиболее верном и исторически обоснованном пони мании этого термина), но начиная с XX в. и до дней сегодняшних стыдливо или «политкорректно» именуется «восточнославянским».
Под такой понятийно-терминологической «стыдливостью» и «политкорректностью» на самом деле скрываются далеко не объективные причины, а вполне узнаваемые русофобские установки и основанные на них национальные проекты, рассматривающие это огромное пространство как принципиально «не-русское». Ведь терминология и понятийная сфера – это одна из базовых основ индивидуального и коллективного сознания.
Действительно, «восточных славян» (да и, строго говоря, «славян» вообще) нет уже тысячу лет. Нет именно как политической, этно-национальной и культурной общности, а не просто как подгруппы славянской языковой группы индоевропейской семьи языков. Уже во времена Руси, которую мы условно именуем «Древней» (таковой она предстает с нашей точки зрения, но не с точки зрения ее жителей) или «Киевской» (по названию столицы – Киева), восточнославянские племена слились и переплавились в новую общность – русский народ (с позиций современности именуемый древнерусским). Народ, обладавший одной верой, единообразной духовной и материальной культурой, одной политической системой и правящей династией, одним языком (литературным и разговорным), ментальностью и, что крайне важно, этническим обликом и самосознанием. Едиными для всей территории страны, вне зависимости от того, в каком уголке Руси, а позже – княжестве жил русич/русин/русский человек: в Киеве ли, в Галиче, Полоцке, Новгороде, Владимире-на-Клязьме, Смоленске, Чернигове или Пинске. Разумеется, местные отличия при этом имелись, но они носили характер именно что региональных различий внутри одной и той же этнической общности.
Дальнейший ход развития и трансформации этой общности оставим за скобками. Отметим лишь, что, несмотря на все последующие исторические перипетии, в которые оказалось втянуто это пространство, и политические события, менявшие его облик, оно продолжало пониматься как «русское» и его народом, и, что не менее важно, иноэтничными соседями. Опять-таки, вне зависимости от того, как пролегали по нему внутренние границы, и того, в какой части Русской земли жил человек. Понятно, что жители, скажем, Великой (Восточной) в Малой (Юго-Западной) Руси в силу тех самых перипетий и событий стали сильнее отличаться друг от друга по языку, этническому облику, социальным устоям. И если понятие (древне)русский народ применительно к общности, населявшей Русь веках в XII–XV, было категорией этнической, то понятие русского народа применительно ко всем частям Русской земли в XVI–XVII вв. приобрело характер, скорее, суперэтнический, занимающий более высокую ступень сознания (идентичности, в том числе этно-национальные, по своей структуре иерархичны). Конечно, и житель Великой, и житель Малой Руси к «русским» относил прежде всего себя и «своих», а потом уже «тех». Но главным оставалось то, что в коллективном сознании и одних, и других продолжало сохраняться восприятие друг друга как «Руси», как родных частей Русской земли (говоря современным языком, Русского мира).
Дальнейшая национальная трансформация этого общерусского этнического, языкового и культурного пространства как раз и строится вокруг того, как оно понималось и его населением, и соседями; какие идентичности, мировоззрения, системы ценностей складывались и творились там; как коллективным и индивидуальным сознанием воспринималось собственное этническое и национальное «я». И каким его стремились видеть в будущем. Поэтому стремление одних изъять слово «русский» из обозначения этого историко-политического и национально-культурного пространства, и «боязнь» других лишний раз его употребить, является одним из проявлений тех процессов в национальной и ментальной сферах, которые здесь шли в XIX–XX вв. и продолжают идти по сей день.
Исследованию некоторых из них как раз и посвящена эта книга. Ведь формирование украинской нации и «Украины» как национально-политического организма является одной из их важнейших составляющих.
После событий 2014 г. это стало ясно многим. Действительно, теперь тема «Украины», украинского национализма, общерусского единства, а теперь еще и «Новороссии» на слуху, к ним приковано общественное внимание. Не так было, когда эта книга вышла впервые. Да, уже прошла так называемая «Оранжевая революция», ставшая, как выяснилось, генеральной репетицией к февральскому государственному перевороту 2014 г., но тогда к этому «звоночку» еще мало кто прислушался. На Украину и вообще все, что с ней связано, в том числе на набиравший силу украинский национализм, на политику дерусификации, на антироссийский курс и насаждаемую в этом государстве русофобию взирали сквозь «розовые очки». Рассуждали о «стратегическом партнерстве», сводя все к проблеме поставок газа, отмахиваясь от неугодных фактов и «объясняя» их «детскими болезнями» роста «молодой государственности».
Одни так говорили потому,
