или питбулем. Но подобная справедливость действенна лишь применительно к честному бою, а не к его имитации. Меж тем наша заведомо слабая оппозиция, увы, не ведет боя (хотя бы по правилам парламентаризма), а лишь имитирует его. Возможно, сама не в полной мере осознавая, что бой, ведомый ею (да и против нее), представляет собой не более чем имитацию.
Конечно, в этом вина не только и даже не столько самой оппозиции. Не проснулось общество. Страну умерщвляют во сне, сходном с летаргическим. Оппозиция, увы, – только сонный морок посреди смертоносного летаргического сна…
Антикоммунистическая пропаганда, антикоммунистическая истерия последнего десятилетия поражала и поражает своей неэффективностью: как-то не срабатывают ни упор на массовые репрессии, которые якобы возобновят, придя к власти, коммунисты (посадят воров – так рассуждает обыватель), ни запрет на частную собственность и частную хозяйственную деятельность (давно пора!), ни насильственное сближение идеалов и практики коммунизма и национал-социализма (что в массовом сознании не порочит коммунизм, а скорее реабилитирует национал-социализм), ни возня с выносом тела Ленина из Мавзолея… По истечении коллективного отпуска в августе 1997 года журнал «Итоги» избрал титульной темой свежего номера именно останки вождя – припомни, читатель, что еще, что столь же (или более) важное происходило в стране и в мире в последний месяц лета…
Антикоммунистическая пропаганда вопиюще неэффективна, а народ коммунистов все равно не любит и любить не начинает. А коммунисты борются – но не с народной нелюбовью, а с неуклюжей антикоммунистической пропагандой. Косят, как принято нынче выражаться, под еврокоммунистов. А то и под социал-демократов. А их все равно не любят.
Разгадка здесь проста. Эксцессы Гражданской войны и сталинского режима воспринимаются на массовом уровне как нечто, с одной стороны, допотопное, с другой – в каком-то смысле неизбежное, а с третьей – как приведшее к ощутимым и наглядным положительным результатам. Тем самым результатам, пусть и ценой непомерных жертв, по которым сейчас ностальгически вздыхают. А не любят коммунистов совсем за другое. За казенщину. За забюрократизованность. За скуку, которой веяло (и веет) из длинных кабинетов и с одутловатых лиц. За неизменное подобострастие к старшим (по чину, по партийной должности). За келейность. За лицемерие – хотя в этом отношении находящиеся у власти либералы оставили коммунистов – и сегодняшних, и вчерашних – далеко позади.
Эта нелюбовь, зародившаяся в долгие годы брежневского правления, и предопределила (вопреки сравнительному благополучию этих лет) ту легкость, с которой народ (а не только либерально-демократическая тусовка, прикормленная, чтобы не выразиться покрепче, Западом) расстался с коммунистами, с правлением коммунистов, с относительной сытостью и надежностью жизни под коммунистами. Эта же нелюбовь в значительной мере сохраняется и сегодня, приняв форму не столько недоверия речам, намерениям и делам
