и нищете. Вероятно, мать не раз говорила, как это принято в таких семьях: „Смотри ты, за такого дурака не выйди!“ – имея в виду собственного мужа. Хотя... Это уже мои фантазии».
– Вероника, а как называется тот клуб, где ты была позавчера? – стряхнув с себя посторонние мысли, спросила я.
– «Волжанка», – коротко ответила Вероника. – Там можете прямо с барменами поговорить, они все меня знают.
– Вероника, а простите за такой вопрос, вы сами на что живете?
– Ну, я работаю. В магазине работаю, а что? Вы и туда хотите пойти? – Вероника посмотрела на меня недоверчиво и даже испуганно.
– Нет, я думаю, что обойдусь без этого. Просто интересно, – улыбнулась я. – И как работа, нравится?
– Да когда как! – пожала Вероника плечами. – Когда навар хороший за день выходит, тогда, конечно, нравится. А вот когда недостача или директор начинает наезжать и придираться, то, конечно, нет.
– А что же он к вам придирается? – просто по инерции поинтересовалась я.
– Да ну его! – Вероника недовольно повела бровями. – То весы не так стоят, то грязь в отделе, то товар не весь выложила, то выручка маленькая... А если посетителей нет совсем, откуда выручка будет? Я-то при чем?
– Понятно, понятно, – остановила я начавшую расходиться девушку.
Я уже хотела задать ей последний вопрос, как вдруг со стороны входной двери донеслись шум и голоса, а затем раздался звук поворачиваемого в скважине ключа. Вероника кинула изумленный взгляд в прихожую и, поднявшись со стула, пошла туда, чтобы посмотреть, что там происходит.
– Ага, вы дома, отлично! – послышался оттуда незнакомый мне женский голос. – Ну вот что, девушка, покиньте-ка немедленно эту квартиру!
Я поспешила выйти и узнать, в чем дело. В прихожей, тяжело дыша, стояла невысокая молодая женщина в очках, одетая в длинное пальто кирпичного цвета. У нее была несколько старомодная прическа из русых волос, лицо без макияжа, только губы были слегка накрашены помадой вишневого цвета. Выглядела она как-то совсем не современно. Небольшие серые глаза ее смотрели на Веронику с ненавистью. Кроме того, она была откровенно некрасива и болезненна на вид. За ее спиной стоял длинный, худой мужчина, тоже в очках, с наметившейся лысиной на лбу и макушке, сутуловатый, напоминавший своей фигурой вопросительный знак. Он предупреждающе держал свою спутницу сзади за локоть, но она в любую минуту готова была вырвать у него руку.
– А... Вы кто? – спросила наконец Вероника.
– Я-то? Я-то хозяйка этой квартиры, – отчеканила пришедшая, и я поняла, что это Надя Милентьева, а ее спутник – скорее всего тот самый «полунищий музейный работник», о котором говорила мать этой женщины.
«Валентина упоминала, что ей двадцать пять лет, – вспомнила я. – На вид ей можно дать за тридцать».
– Но здесь живу я, – попробовала слабо защититься Вероника.
– А теперь буду жить я! – выступила вперед Надя.
