ты сунул сюда свой нос, чужак?
К Олдреду обращался мужчина, полностью лишенный волос на голове, а не с выбритой макушкой. Судя по всему, это был настоятель Дегберт Лысый.
Олдред и не подумал смутиться.
– До чего же вы щепетильные! Дверь была открыта, и я заглянул внутрь. Из-за чего вы переполох подняли? Вам, кажется, есть что скрывать.
– Не глупи, – скривился Дегберт. – Катберту нужны тишина и уединение для очень важной работы, вот и все. Пожалуйста, оставь его в покое.
– А мне Катберт успел рассказать другое. Дескать, он опасается воров.
– И это тоже. – Дегберт протянул руку и прикрыл дверь, та захлопнулась, отрезав настоятеля и Олдреда от мастерской. – Ты кто будешь?
– Армарий аббатства в Ширинге. Меня зовут Олдред.
– Монах, – протянул Дегберт. – Полагаю, ты рассчитываешь, что мы тебя накормим.
– Да, и переночевать пустите. Я возвращаюсь издалека.
Дегберта явно подмывало ответить отказом, но он не мог прогнать собрата-священнослужителя без веской причины, не нарушив правил гостеприимства.
– Постарайся не донимать братьев своими расспросами, – сказал он, направился к дому и вошел внутрь через главный вход.
Олдред постоял, предаваясь размышлениям, но так и не смог установить причину этой неприкрытой враждебности.
Ладно, хватит ломать голову. Он последовал за Дегбертом в дом.
Такого он не ожидал.
На видном месте должно было висеть или стоять большое распятие, указывающее на то, что дом посвящен служению Богу. Должно быть высокое место со священной книгой, чтобы клир внимал отрывкам за скромной трапезой. Любые настенные шпалеры должны изображать библейские сцены, напоминающие о заповедях Божьих.
Но здесь не было ни распятия, ни высокого места, а шпалеры на стенах изображали сцену охоты. Большинство мужчин за столом щеголяло выбритой макушкой, иначе тонзурой, однако в доме присутствовали также женщины и дети, причем было заметно, что они тут живут. Словом, все походило на просторный и богатый семейный дом.
– Монастырь, говорите? – недоверчиво пробормотал Олдред.
Дегберт его услышал.
– По-твоему, кто ты такой, чужак, чтобы нас судить?
Олдреда не удивила эта отповедь. Священники, тяготевшие ко греху, нередко относились враждебно к монахам, приверженным более строгим правилам, и подозревали тех в чрезмерной святости – порой не без оснований. Здешний монастырь отчасти выглядел так, что становилась понятной необходимость преобразований в церкви. Впрочем, Олдред не спешил осуждать. Быть может, Дегберт и остальные безупречно выполняют все свои священнические обязанности, тогда прочее не имеет особого значения.
Монах поставил короб и седельную суму у стены, взял пригоршню зерна из сумы, вышел наружу и угостил Дисмаса, затем стреножил пони задние ноги, чтобы лошадка не убрела далеко в ночи. После чего вернулся внутрь.
Он
