сказала она и заплакала.
– Плачешь, да? А над твоими подарками для матерей – цинковыми посылочками отсюда, никто плакать не будет? Ты одна такая нежная? – Кажется, я стал заводиться, некстати вспомнился последний убитый «срочник», упакованный в грязный мешок.
– Последний раз спрашиваю: кто тобой руководит? – я протянул руку к винтовке.
– Стойте! Я скажу! Только не убивайте! У меня ребенок маленький! – закричала она.
– Да? Неужели маленький? А у других детей нету что ли? Ты хоть знаешь сколько людей из за тебя осиротели? – я начал дергать подклинивающий затвор винтовки, пытаясь перевести его в боевое положение. Нет, я определенно завелся. И сейчас тупо грохну эту суку, за все ее жестокие ночные преступления. За Батю, за убиенных пацанов, за титановую челюсть сержанта, за все…
Она поняла мои намерения и стала быстро-быстро говорить: – Это дядя Арсен, клянусь, отец моего мужа. Он меня заставил. Когда мужа убили он пришел к нам в дом и сказал, что теперь я должна отомстить за смерть его сына. Я сказала… сказала, что не могу, не умею, не хочу это делать. Тогда он забрал моего ребенка, мою маленькую девочку. Он унес ее куда-то, пообещал вернуть только после того как я принесу ему уши какого-нибудь русского.
– А так ты за ушами пришла? – зло прошипел я, отбрасывая винтовку в сторону и берясь за рукоятку ножа. – Тебе мало шестерых трупов, хочешь еще и уши унести?
– Не убивала, я никого, это отец мужа ходил сюда. Мы, с подругой, в Грузии подготовку проходили, в лагере для наемников. Стрелять учились там, мины ставить. Вчера только вернулись. И сразу же на задание!
– Так у тебя подруга здесь? – я внимательно посмотрел на дорогу, затем на скалы вокруг. – Так это она у тебя корректировщиком подрабатывает?
– Подруга сбежала еще на границе. А я куда от ребенка сбегу?
Голос у нее был приятный. Говорила она на нормальном русском языке, почти без акцента. Светлеющее небо четко подтверждало догадку о юном возрасте снайпера – неудачницы. Как изображение на негативе в ванночке с фотореактивами, передо мной проявлялись черты симпатичной молодой брюнетки не более двадцати трех лет от роду.
Однако все эти нежные факты меня уже не волновали. Я решил, что она все врет. А врать нехорошо! Когда меня пытаются надуть, я становлюсь опасным до такой степени, что начинаю побаиваться сам себя. Настолько это возмущает. Все-таки я не первый день живу на свете, не мальчик уже давно. Наивность и глупая неосмотрительность осталась далеко за порогом гражданской жизни, а может, я похоронил ее на развалинах какого-нибудь аула, еще в первую мою поездку в этот край.
– На колени, сука! – по змеиному прошипел я еще крепче сжимая рукоятку торчащего за поясом ножа. – Это ты кому все рассказываешь? Это ты мне все рассказываешь? Да я уже два года здесь воюю, изучил вас, обманщиков, вдоль и поперек. Вы все тут не при делах. Как же! Иди, бабушке расскажи свою сказку
