Все мы только верхушечки, стебельки грехов срываем. Нет! Корни – корни грехов нужно вырывать…” И действительно, своими словами, с увлечением сказанными, своими жестами, естественно и так выразительно-сделанными, отец Иоанн довел кающуюся тысячную толпу до такого настроения, что когда, приблизившись еще шага на два по амвону к толпе, почти в повелительном тоне произнес он: “Кайтесь же! Кайтесь!” – и повел рукою в разные стороны, то по всей церкви поднялся страшный, неслыханный плач-рыдание… Вопит отчаянным голосом какая-то женщина: “Батюшка! Прости! Дорогой ты наш, помолись!” “Прости меня, Господи, окаянного”, – слышится еще сильнее голос с другого конца… Слезы у всех льются неудержимо.
Чем дольше времени, тем больше слез: вот и сзади меня и напротив, на правом клиросе, стояли доселе, по-видимому, равнодушные, более любопытствующие лица, но вот и они преклоняют колена и проливают горючие слезы… У меня самого растеплилось сердце черствое – огрубелое, скатилась слеза и у меня, слеза покаянная, слеза благодатная, слеза живительная, слеза спасительная! Ах, как усладительны те слезы покаянные!..
А сам батюшка? А он, высказавши последнюю просьбу: “Кайтесь же! Кайтесь!” – повторивши ее на амвоне и на двух концах солеи, стал на амвоне, и, не отвращая лица от народа, прислушиваясь к покаянному плачу его, – сам, посредник между небесным Судиею и кающимися грешниками, сам, земной судия совестей человеческих, стоит недвижимо, поник главою и весь погрузился во внутреннюю молитву…
Наконец и сам отец Иоанн пролил слезы, отер их белым платочком и – перекрестился в благодарность Богу за слезы покаянные – народные… О, незабвенная картина!.. И она была довольно продолжительна – никак не меньше пяти, а то и всех десяти минут (не до точных вычислений было).
Дух сокрушения о грехах проник во все сердца. Перечисления грехов, наименования их я не слышал, а, говорят, бывает иногда. “Тише-тише, братья”, – слышится новая просьба батюшки. Устанавливается тишина, хотя и слышится глухое, затаенное в глубине стесненного сердца воздыхание. “Слу-шай-те! Мне, как и всем священникам, Бог даровал власть вязать и разрешать грехи человеков… Слушайте, прочитаю молитву ра-зре-ши-тельную! Наклоните главы свои: я накрою вас епитрахилью и благословлю и получите от Господа прощение грехов”. Тысячи голов смиренно преклоняются, читается разрешительная молитва, берет отец Иоанн конец своей епитрахили и проводит по воздуху на все стороны и благословляет.
Слава Тебе, Господи, слава Тебе! Удостоил Ты и меня, грешника, испытать блаженное состояние: слезы, туга сердечная сменились неизъяснимою радостью, облегчением на сердце. Да, что ни говорите, как ни судите, люди маловерующие, а здесь необычное явление. Здесь же и урок мне. Например, пастырь Кронштадтский в “общей” исповеди достигает несравненно больших плодов, чем я в частной исповеди, хотя бы я не только пять-десять, а и полчаса и целый час говорил бы о покаянии каждому пришедшему ко мне на
