что такое «шизофрения», – улыбнулась она про себя и снова посмотрела на Егора Петровича.
– То есть вы согласны на мои условия?
Вера Павловна согласно кивнула.
Все, что произошло потом, Вера Павловна впоследствии не могла вспомнить целой картиной. Какие-то обрывки эмоций, чувств, мыслей. Яркие вспышки. Сначала ей показалось, что Егор Петрович раскурил трубку и сладковатый, тончайший дым медленно заполнил кухню. Вера Павловна на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела себя сидящей в каком-то странном белом саду, под облетающими лепестками, кажется, это были цветы яблони. Они засыпали скамью, лежали на траве, как свежий снег. Свет был тоже странный, приглушенный, какой можно увидеть туманным утром или в сумерках. Пахло травой, свежестью и еще чем-то очень знакомым. Кажется, так пахли распускающиеся только по вечерам цветы матиоллы в бабушкином палисаднике. «Какое же это время года? – подумала Вера Павловна. – Цветущие весной яблони и летние цветы. Здесь, похоже, нет времени». От этого аромата или от необыкновенного мягкого света ее тревога совершенно прошла.
– Кто вы? Что вы здесь делаете? – юноша, сидящий на скамейке рядом, был очень хорош собой, только почти призрачно бледен. Белокурые волосы спускались к щекам, в прядях тоже запуталось несколько белых лепестков. Но самое удивительное были глаза, темно-серые, глубокие, с темными густыми ресницами. С него бы картины писать! Он не выглядел испуганным, скорее удивленным. Видимо, иногда измученная тяжелыми воспоминаниями и планируемым страшным убийством память отпускала его. Вера Павловна мельком взглянула на себя и поняла, что ее джинсы и рубашка сменились длинным белым платьем со свободными рукавами. «Я – приведение. Дикое, но симпатичное», – чуть не вырвалось у нее.
– Скажем, я твоя совесть. Ты часто разговаривал со мной? – то ли утвердительно, то ли вопросительно сказала Вера Павловна. Юноша не удивился. Видимо, он все-таки ожидал чего-то подобного и лишь усмехнулся:
– Не вижу смысла. Не понимаю, о чем я могу с тобой говорить.
– Хотя бы о людях.
Юноша откинулся на спинку скамьи:
– Почему я должен о них говорить или думать? Разве кто-нибудь из них думал обо мне?
Вера Павловна огляделась и поняла:
– А ты знаешь, почему мы здесь? Где так спокойно и безмятежно.
– Я умер? – снова усмехнулся он.
– Не знаю. Это твои детские воспоминания. И этот сад. И ты. Ты был добр и чист. И любил весь мир.
«Вера Павловна, мне не хотелось бы вмешиваться, – она вздрогнула голос Книжного раздался прямо в ее голове, – вы начнете с самого сотворения мира? Времени не так уж много». Вера Павловна снова вздрогнула: в траве мелькнула полосатая спина.
– Да помню, – откликнулся юноша, – это было давно.
– Ты любил людей. Ты хотел блага для них. Ты верил.
Он покачал головой:
– Я
