и они оба уже поняли, что проведут эту ночь за разговорами и уснут только под утро.
***
Старый учитель бросил заинтересованный взгляд в окно:
– Не находишь, Ибрагим, что сегодня даже закат какой-то странный? Вот уже пятнадцать минут свет в окне не меняет своего оттенка.
Хранитель, прихлебывая чай из блюдечка, ответил:
– Да, действительно.
Он встал и, скрипя половицами, подошел к окну и выглянул, соблюдая все меры предосторожности. То, что он увидел, заставило его отшатнуться и присесть, схватившись руками за куртку:
– Этого не может быть! – прошептал он, щупая подкладку куртки, – этого просто не может быть! – повторил он несколько раз. И повторял до тех пор, пока Белковский не преодолел на своей коляске расстояния до окна и тоже не выглянул.
Он увидел то же самое, что и Султанов, и два натовских солдата, посланные в город, и все остальные жители разрушенного приморского города, и офицеры штаба объединенных сил, и грузинские снайперы, крадущиеся в ночи, и тот, кого все называли Черным охотником, и даже моряки с проходящего в море рыболовного траулера.... Свет, странное ровное свечение над темным городом, в котором легко читались строки короткого текста на неизвестном языке.
И Белковский, наверное, был единственным среди всех, кто не открыл от удивления рот, а преспокойно взял в руки карандаш и стал перерисовывать буквы текста себе в блокнот, стараясь сохранить все особенности письма и вязи шрифта.
– Что тебя удивляет, Ибрагим? – прервал он возгласы хранителя, поправляя очки на носу с горбинкой. – Ты не мог бы мне объяснить?
– Да-да, конечно, – ответил Султанов. Он, наконец, успокоился. – Только давайте отойдем от окна.
Он сделал шаг вглубь комнаты:
– Не то, что свет слишком уж яркий. Просто все равно не стоит забывать о безопасности. Мы ведь все еще в зоне конфликта как-никак. Не ровен час, поймаем пулю в лоб.
Они отошли от окна и снова уселись возле горелки.
– Так что же тебя удивляет? – повторил Белковский уже без привычного "Ибрагим", тем самым давая понять, что держит нить разговора в руках и не позволит собеседнику вильнуть в сторону.
Султанов опустил голову и продолжал машинально потирать рукой подкладку своей куртки.
– Текст, – наконец выговорил он, – текст на небе точно такой же, что и на Золотом руне. И светится он точно так же, как и тогда в пещере, куда я спустился, оставив вас со сломанным позвоночником на том каменном уступе. Помните?
– Как я могу забыть это, Ибрагим! – В словах учителя проскочили грустные нотки. – Слишком большую цену мы тогда заплатили, чтобы увидеть это.
Он крутанул колеса инвалидной коляски и выехал из кухни. Отсутствовал недолго, а когда вернулся, держал в руках мензурку с жидкостью. Мензурка была закупорена пробкой. Апполинарий Владиленович открыл мензурку и по комнате тут же поплыл пьянящий запах спирта.
– Вот, специально
