ей остаться там, на глубине, в том доме и с той девушкой, что зелёными глазами ей улыбалась… Сердце её забилось часто-часто, и она собралась было кинуться в эту манящую глубину, но вдруг та красавица, из глубины, замахала на неё руками… – и всё пропало: и дом, и цветы, и рыбки, и красавица. А вокруг девочки только шумели густые ели, кивая ей своими зелёными пушистыми лапами, и на глади озера появилась лебёдушка, неслышно скользившая по этой глади, гордо выгнув длинную тонкую шею.
…Послышался голос маменьки, зовущий дочку, и девочка побежала к ней. Однако про озеро то чудное лесное уже никогда не забывала. И во снах своих не раз побывала она и на том озере, и в том доме, и с красивой той девушкой по лесу гуляла, и на ветках берёз приозёрных качалась, смеясь и жизни радуясь.
Только никому о тех снах она не рассказывала…
Шла Злата сейчас именно туда, хотя про запрет знала: не следовало никому всю неделю до Ивана Купалы ни к речке, ни на луг, ни, тем более, в лес, по одному ходить. Но после разговора с подружками, как разошлися они до вечера, когда справлять её придут к обряду изгнания русалочки, так захотелось ей к озеру своему пойти, еще разочек на берегу его тростниковом посидеть, послушать шёпот елей и на гладь его зеркальную безмятежную посмотреть! Любила она сидеть на его бережке и, глядя на спокойствие его, мечтать, как и она будет жить в красивом тереме с высоким крыльцом, как вокруг терема того цветы всякие-разные красоваться будут, как двор будет светлым песочком посыпан, и как легко танцевать будет на нём и песни весёлые петь. Может, потому и роль русалки ряженой её не тяготила и не страшила, а готова была она обрядиться в русалку и, хотя бы таким образом, побыть ею. Во множестве с самого детства слышала Злата сказов про русалок и воеводу ихнего Водяного. Люди редко громко вслух об этом говорили – всё больше полушёпотом. А ей интересно было слушать и совсем не страшно. Напротив – манили её эти рассказы в рощу, в лес, к озеру.
«Ой, и крамольные же мысли бродят в головушке моей! – почти весело пронеслось у неё в уме. – Но ничего с этим поделать не могу, – уже совсем невесело вздохнула она. – Однако больше страшит меня надобность обо всём этом рано или поздно Яромиру своему рассказать. …Как жить можно рядом с любимым, скрывая мысли и чувства свои? Да и не по-человечьи это! – не по-человечьи?! …А она кто? Кто она?» – внезапная странная мысль вдруг заставила отчего-то сжаться сердечко.
Девушка остановилась и посмотрела вокруг. Знакомые и привычные с малого детства картины природы развеяли непрошенное волнение, и сердце тотчас, как и всякий раз, когда она хотела побыть наедине с собой и своими мыслями, и приходила сюда, отозвалось частым восторженным стуком на красоту такую. Оно встрепенулось и зачастило, словно на свидании с любимым. А и как же не зачастить? Вон, красок сколько вокруг от цветения! А воздух какой! Так и дышала бы-не надышалась! Травами, ветром теплым-полынным, разогретыми на солнце луговыми
