style="font-size:15px;"> – Не хнычь, скажи «спасибо», что вообще есть чем брюхо набить. Хотя в целом ты прав. Вот, помню, по весне, ассортимент был побогаче. И редисочка перепадала, и картошечка отварная. Я уж не говорю об икре. Как-то в апреле мы с Немцем побаловались икоркой. Чувство – аки в космос слетали.
– Хорошо вам было, – мечтательно протянул Салага.
– Не хнычь, говорю. Зимой и водка с ириской скатертью-самобранкой покажутся. Выборы в Госдуму давеча прошли, сейчас цены отпустят, совсем туго придётся. Но ничего, держись меня – не пропадёшь. Как говорится, и не из таких переделок выползали.
Салага собрался с силами и перевернулся на живот. Седой пригладил куцые волосёнки и вопросительно посмотрел сначала на молодого собутыльника, потом – на водку.
– Будешь?
– Не, пропущу.
– Ну как знаешь. – Седой дрябнул и крякнул от удовольствия. – Споём?
Салага оживился:
– А что? А давай. Давай нашу… ик… застольную.
– В нашем положении – скорее, подстольную, – заржал Седой. – Партию Лепса исполним? Или Кобзона?
– Все равно, хоть Розенбаума. Ты начинай, дед, а я… ик… подпою.
Седой прокашлялся и затянул:
Чёрт с ними.
Под столом сидим, поём, пляшем.
Поднимем эту чашу за детей наших.
И скинем с головы иней,
Поднимем, поднимем.
– Поднииииимеееем! – Салага, закатив глаза, пытался выдавить из себя хоть чутка басовитости, но то и дело пускал петуха.
Седой, улыбаясь лишь кончиками усов, делал вид, что не замечает вокальных помарок Салаги. Дохлое поколение идёт следом, тщедушное. Но воспитанное правильно: со стариками пить не брезгует, песни правильные знает. Глядишь, что-нибудь толковое и вырастет. Ну а как в этой стране по-другому? Нет материальных благ, только на духовных и выезжаем. Отберут и их – пиши пропало.
Песня лилась пьяным двухголосьем, согревая в этот стылый вечер. Концовку Седой любил особенно, поэтому постарался исполнить, как следует.
Родные, нас живых ещё не так мало.
Поднимем, поднимем за удачу на тропе шалой,
Чтоб ворон да не по нам каркал,
По чарке, по чарке.
Чтоб ворон да не по нам каркал,
По чарке, по чаааарке.
Тишина после песни оглушала. Но это была приятная тишина. Захотелось выпить, даже Салага, кажется, ожил.
Неожиданно в этот интимный момент ворвался грохот включённого телевизора. Седой аж подпрыгнул.
– Ну какого лешего? – дед высунул голову из-под скатерти и уставился в экран.
– Что там, старый?
– Да как всегда – пропаганда во всей своей красе.
– Совсем людей за дураков держат.
– И не говори. Из ящика в уши льют, а жизнь все хужее и хужее.
– Лезь обратно, под стол. Давай по полной.
– И то
