все хорошо. Лежать. – Поразилась своему безжизненному голосу. Дотронулась до его ладони, фиксируя температуру тела и пульс на лучевой артерии. Первую помощь я оказала. Дальнейшая реанимация должна проводиться медицинскими работниками, а я вообще не знала, где мы находимся.
Телефон разрядился. Воздух трещал от электрических разрядов. Над полем выстреливали молнии. Отражая вспышки, болото угрожающе стонало. Дальше машины все очертания сливались со шквальной темнотой. Нагретое дорожное полотно клубилось конденсатом. Дождь стоял сплошной стеной, но не задевая, обтекал нас стороной. Меня укачивало, словно на виражах гигантской карусели. «Надо добраться до машины», – анализируя наше положение, я старалась сохранять глаза открытыми, разум – ясным, но проигрывала и коченела.
По-особенному злой, ураганный порыв ветра перехватил дыхание и, на миг обжигая ледяными градинами, заставил обратить внимание на пациента. Подавляя неприятные предчувствия, пришлось выступать в качестве временной защиты. Сомнений в отрицательной реакции Гордона не было. Авторский императив: «Я в этом не участвую», – был красноречив. Смиряясь с грядущими циничными комментариями, я аккуратно укладывалась на холодной груди, закрывая его собой:
– Дыши. Сейчас станет теплее, – чувствуя, что иррационально уменьшаюсь до беспомощного, слабого комочка, хлюпала носом на его раздающейся груди и, неся бред о своем сожалении, старалась облегчить душевные терзания: «Мало Марка? Теперь Гордон».
Его ладонь теплела и приобретала природную эластичность. Я контролировала пульс. Но в этом уже не было необходимости. Грудь вздымалась увереннее, ритм сердца доносился все отчетливее, температура приходила в норму. Стараясь не бередить свое пошатнувшееся сознание, я на веру приняла и изменения в размерах, которые тоже возвращались к естественным параметрам.
– Я сделала все, на что способна. Прости, у меня нет сил. Выпадаюу-у…
По щекам текли слезы, теплая струйка бежала по подбородку и обагряла шерсть пуловера. Мгновение, и я провалилась в пустоту…
– Возвращайся! Слышишь? – Его далекий рык пробивался через толщу помех. Интонация и непереводимый мат говорили о нервном срыве. – Почему я весь в твоей крови? Что ты сделала перед тем, как потерять сознание? Это важно! Говори!
– Ре-а-ними-ровала. – В ушах стояла акустика, усиленная эхом.
Взволнованный голос пробился через слуховые галлюцинации и стал ближе, в нем сквозило неверие:
– Ре-а… Что?! Да как это?
– Элементарно. Ты был без сознания.
– Был. Да! – он потерял всякое терпение. – Что именно ты сделала?
– Прекардиальный удар, непрямой массаж сердца и… – я силилась закрыть лицо руками, но тело не слушалось, – и искусственная вентиляция легких.
– Ты, – запнулся, – за меня дышала? Рот в рот?! – С досады я закусила губу. Не зря. Меня оглушил рев негодующего зверя. – Никогда!
