опустила ладони на плечи. Он не смотрел ей в глаза. Это хороший признак, решила она. Значит, она сумела до него достучаться.
– Мир меняется, и не в твоих силах этому помешать. Тот ты, который больше не нужен, должен будет уйти. Потому что если ты переживешь эти времена – просто переживешь, не более того, – ты станешь больше значить для Бартона. Этого тебе не избежать. Выбирать ты можешь только что ты будешь для него значить. Человека, на которого можно положиться – или на которого нельзя?
Тимми шумно потянул носом и выдохнул. Взгляд его стал твердым, глаза – непрозрачными.
– Пожалуй что я снова напортачил.
– Это еще не известно, – успокоила его Лидия. – Может, еще не поздно исправить ошибку, а? Ступай, найди своего друга. Можешь привести его сюда.
Тимми вскинул голову. Лидия нежно погладила его плечи, начиная от основания шеи до бугров мышц – и обратно. Это движение она повторяла с его раннего детства, оно кое-что значило на их тайном языке. От потери, от принесенной жертвы у нее ныло сердце. «Мир тебя меняет», – подумалось ей. Не сама ли она только что это сказала?
– Сюда? Ты уверена?
– Ничего, – сказала она. – Это же временно.
– Ну, ладно, – протянул он. Ей стало чуточку жалко, что он так быстро уступил, но обида тут же прошла. – Я оставлю тебе хорошую лодку.
– Хорошую лодку?
– Ту, в которой мы приплыли.
Дверь закрылась. Серый сумрак, сходивший здесь за темноту, поглотил Тимми, а минут через пять она услышала плеск – наверное, по волнам шел ялик. А может, ей померещилось. Она забилась в теплые, вонючие синтетические объятия спального мешка, уставилась в потолок и стала ждать, вернется он или нет.
По всему Балтимору продолжалась война между законом и рыцарями удачи, но большая часть горожан сохраняла нейтралитет. Нелицензированные кафе наполнялись клиентами, ищущими вкусного обеда в пределах базового пособия, а потом и молодежью, либо безденежной, либо склонной зарядиться амфетаминами перед нисхождением в ночные клубы радж-музыки на перегороженных облавами улицах. А иногда появлялись и родители, возвращающиеся с настоящей работы и с гордостью тратящие реальные деньги на черствый кексик, а кредиты – на полулегальные детсады в гостиной у соседки. Очень немногие стояли целиком за закон или целиком против, так что для этих людей катастрофа «маслобойки» выглядела либо неприятностью, которую надо обойти или перетерпеть, либо волнующей новостью. Событие делалось только увлекательней от того, что для кого-то оно было вопросом жизни и смерти.
Эрик, сидя перед чужой панелью, на которой быстро прокручивались новости, острее других чувствовал расстояние, разделявшее его с соседями. Ни тучная женщина, варившая кофе, ни худой мужчина у дальней стены, рассылавший романтические сообщения, не замечали его ужаса, не знали, что в его жизни заканчивается целая глава. Для других посетителей Эрик выглядел просто склонившимся над экраном калекой. Докукой или поводом для шуток, но в любом случае никто
