Мне в любом случае в твою сторону, – Тома догнала меня зонтом, и мы пошли к кару.
– Слышал, на следующем митапе раздадут какие-то гарнитуры, – я не знал, о чём с ней говорить, хорошо, что вспомнил про эти девайсы.
– Дмитрий Андреевич обещал, это поможет с исцелением, – это она про нашего куратора. – Я читала статью об этих устройствах, выглядит обнадёживающе. Судя по всему, это небольшая наклейка, которая настраивает входящий звуковой поток. В моём случае, возможно, получится развить синестезию до постоянного состояния восприятия.
– Да, а я типа перестану беситься из-за мелких звуков.
– Ты выглядишь нормально, – мэйби, стоило счесть это за респект.
– Я в целом нормальный, – я натянул смайл. – Просто иногда срывает.
– Остальные выглядят более болезненно, – Тома кивнула в сторону здания, где проходили митапы. – Мне показалось, ты симулируешь. Притворяешься, – тут же поправилась она.
– Просто мне правда помогают эти встречи, – я тоже старался. Она ведь сказала, что я выгляжу нормально.
Некоторые люди постоянно матерятся, но при пэрентах перестают. Я тоже мог попробовать.
– Мне пока не помогает, напротив, – она нахмурила свои белые брови. – Как будто становится лишь хуже. Там воспроизводят столько шума, так много грязного звука.
– Это нужно, чтобы развить чувствительность, – объяснил я.
– Знаю, только из-за этого мой мир окрашивается в очень неприятные цвета.
– Ты поэтому всегда слушаешь музыку? – я ещё в первый раз заметил затычки наушников в её ушах. Наверное, поэтому она тогда не услышала меня.
– Да, так жить светлее. К тому же я художник, мне надлежит видеть правильный цвет.
– Ты же сказала, что видишь не так, как все?
– Да, мой красный не такой, как твой. Я знаю, что для обычных людей томаты алые, а огурцы зелёные. Для меня они иногда одного цвета.
– Это дальтонизм.
– Не совсем, – Тома покачала головой. – Они не всегда одного цвета. Когда я слушаю Баха, томат алый, а огурец, скажем, синий. Когда Вертинского, цвет меняется на жёлтый и розовый. Я так говорю, но это вовсе не означает, что оттенок действительно такой. Это лишь слова, чтобы было проще меня понять. В любом случае в цветном, хоть и переменчивом мире, жить интереснее, чем в чёрно-белом. Даже не в чёрно-белом, а именно монохромном. Есть только тональность, но никакого цвета. Ни белого, ни чёрного. Это просто свет и отсутствие света.
– Андерстенд, – я смотрел на слякоть под ногами.
– Едва ли, – улыбнулась Тома.
Мимо кара мы уже прошли. Я сделал вид, что итс окей. И мы пошли пешком к Вокзальному спуску. В дождь это совсем идиоси. Только мне не хотелось ехать, было интересно её слушать. Она рассказала, что занимается артом, что она скульптор. Тогда я не понял, что она делает икзактли. Тома называла это отпечатками жизни.
Мы пришли к её хаузу через сорок минут. Ноги промокли, да и вообще холодно было. Она остановилась у двери и
